Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

— Уезжай утром… — сказал он с уже совсем другой интонацией. Его волосатые руки, расслабленные, лежали вдоль тела. — Погаси лампу! Свет на веках, очень неприятно…

Вкус соли на губах, будто вдруг хлебнула теплой морской воды. Но теперь Мира догадалась: кровоточит без боли последний молочный зуб. Осторожными движениями ладоней она разглаживала тело скульптора, и напряженные мышцы под кончиками ее пальцев, под коротенькими ударами острых ногтей распускались, становились мягкими и горячими.

Она погасила лампу и шепотом спросила:

— Сколько нужно времени грузовику… На то, чтобы добраться отсюда до Очамчире?

— В хорошем варианте два дня, мы можем перегонять его только ночью, но ты должна приехать раньше, все документы уже готовы.

— Понимаю…

— Зачем ты с ним спала… с ним было хорошо?

— Он мальчик, я же сказала… Самый обыкновенный московский школьник. Но если он умрет, это останется на нашей совести.

За неровным дыханием скульптора, за тиканьем часов Мире показалось еще что-то, будто далекий хлопок, и еще один, ее ногти впились в грудь Александра.

— Кажется, стреляли у моря где-то?

— Нет! — отозвался он. — Больше похоже на выхлоп… Зря ты испугалась, Тамара не любит убивать!

7

Сорвавшись с края стены, он упал на спину, не больно, он не ушибся даже, только в носу зачесалось. Небо легло над его головой, небо было шершавым. Звезды, огромные, белые, яркие, горели и обдирали глаза, как крупная соль, как свежая наждачная бумага. Подхлестнув его страх, мотор за стеною выстрелил и перешел на холостой ход.

«Зачем я сюда полез? — спросил он у себя. — Если так по-глупому убьют, обидно!»

Он подумал еще, что, может быть, слезы — это остатки химии, ведь ему совсем недавно впрыснули что-то под кожу.

Хлопнули дверцы машины, послышались шаги и голоса.

— Где ключ?

— Не знаю… — второй голос оказался женским. — Посмотри в бардачке.

Громыхнул, вероятно от удара кулака, наружный навесной замок, и еще один мужской голос сказал по-грузински:

— А если грузовик придет?

— Грузовик сюда не придет, — сказала женщина. — У него другой маршрут, — она крикнула в сторону моря. — Зураб, ну где ключ?!

— В бардачке только пистолет! Это твой, Тамара?

Рукавом вытерев слезы, Ник присел и сразу увидел, что фары машины горят в полный накал. Над стеною висело неприятное зарево. Сквозь щели ворот полосами врывалась белизна. Он поморщился, поднялся на ноги и, покачиваясь, встал лицом к воротам. Он пытался по голосам угадать, сколько же человек приехало. Защелкал, прокручиваясь по металлу, ключ, и первый мужской голос забубнил:

— Это замок? Это дрянь какая-то, а не замок! Сколько он стоит, такой замок? Полбутылки чачи? Полбутылки чачи жалко?

Брякнула откинутая дужка. И фары ударили уже прямо по глазам. Ник прикрылся ладонью.

«В рюкзаке лежит бутылка чачи… — подумал он. — Там, в комнате, рядом с кроватью стоит мой рюкзак, и в нем бутылка… Мы ее даже не распечатали!»

Голоса звучали сквозь тарахтение мотора. Глаза обжигал свет фар. Из треска возникали неприятные чужие фразы. За светом появились фигуры. Они показались ему плоскими, вырезанными из картона профилями.

Сквозь пальцы Ник разглядывал черный силуэт. Поразительно, но это была все та же женщина, та же самая, что впустила их в дом, только теперь и в темноте было видно: ей не шестнадцать и не семьдесят, а скорее всего, тридцать. Ножка обута в высокий сапог. Картонный черный силуэт повернулся, меняясь в объеме. Движение бедер, колыхнулась длинная черная юбка, из-под каблука выстрелил мелкий камушек. Только руки у нее были белыми — тонкие нежные пальцы — длинные согнутые полоски. Глаз не разглядеть, и он то ли вспомнил, то ли придумал их — миндалевидные, хитрые. Женщина сделала несколько шагов и остановилась прямо перед ним на расстоянии сильного вздоха.

— Дураки! — сказала она. — Нашли шпиона… — голос у нее был глубокий и ровный. — Это мальчик! Он с мамой приехал! Я устроила их в верхней комнате… Зачем вы его сюда притащили? — она обернулась. — Кретины, кто-нибудь выключите фары. А то все собаки сбегутся!

— Вы Тамара? — наконец отнимая от лица ладонь, спросил Ник.

Она удивленно посмотрела, кажется, прищурилась. Мужской голос отозвался с нарочитой хрипотцой (темный силуэт маячил где-то слева, хрустел сапогами у сейфа, Ник почти не видел говорящего):

— Александр велел допросить его! — Скрипнула тяжелая дверца. — И лучше всего прикончить!

Ник подумал, что это младший брат скульптора, рецидивист по имени Зураб. Хотя, судя по голосу, этому у сейфа было лет сорок, сорок пять, а Зураб из рассказов Миры совсем молодой и веселый, очень нежный, три года строгача отмотал и никак не изменился.

— Его зовут Зураб? — спросил Ник, обращаясь к женщине.

— Это не важно, как его зовут. Ты мне лучше скажи, как тебя зовут, мальчик, — стараясь рассмотреть его получше, она еще приблизилась. Она была почти его роста, может быть, сантиметров на пять ниже. — Постой! Я вспомнила. Ты Николай? Верно?

— Он не мальчик! — сказал голос сбоку. — Какой он мальчик?