Цепные псы Россы

Егерь принял решение, и уже собрался возвращаться в «Гнездо», когда увидел в конце улицы неясную, заштрихованную тенями ночи фигуру в темном плаще с капюшоном, скрывавшим лицо. Егерь не на шутку испугался. В этой черной фигуре было что-то неестественное, потустороннее, чуждое этим тихим спящим подземным улицам, наполненным безмятежностью и счастьем довоенной жизни. В фигуре же зрела буря, несущая смерть всему, что встанет у нее на пути. Глядя на эту фигуру в черном, Егерь явственно почувствовал, что жизнь, которую он знал и любил, закончилась, на ее смену пришло что-то новое, только вот будет ли ему и остальным гореванам в этой новой жизни место?

Нельзя построить что-то новое, предварительно не разрушив старое. Теоретически можно, но в жизни так не бывает. Новое растет, расправляет плечи и постепенно разрушает тесную скорлупу старой жизни. Так и летиане открыли сезон охоты на гореванов несколько сотен лет назад, но просчитались. Они не смогли одолеть гореванов, и теперь они, живые, символизировали вечное напоминание о былой ошибке, а об ошибках никто вспоминать не хочет. Проще уничтожить воспоминание.

Существо в черном, окутанное тенями, продолжало стоять неподвижно. Оно, казалось, наблюдало за Егерем и размышляло над тем, что делать дальше. И чем больше Егерь смотрел на черное пятно, тем больше ему становилось страшно.

Первый испуг был внезапным, точно на него из темноты выпрыгнула исполинская собака, оказавшаяся на деле очень дружелюбной. Но то, что испытывал Егерь сейчас, оказалось в десятки раз хуже и тяжелее.

Он смотрел на черного и чувствовал, как в голову пробираются предательские мысли: все бессмысленно, жизнь глупа и не стоит и выеденного яйца. Имеет смысл лишь смерть, потому что смерть преображает и меняет человека. Смерть – инструмент трансформации, хирургический скальпель творца, позволяющий исправить все недочеты, допущенные при творении. Смерть – детский конструктор, в который играет высшая сила, не отдающая себе отчет в том, что делает. Из этого конструктора вырастет готовая композиция, а затем разрушится, чтобы из тех же самых кирпичиков создать новую композицию, новую конструкцию, новую жизнь. И от этой бессмысленности на душе стало так тоскливо, что хоть сейчас в петлю лезь.

Егерь посмотрел на окружающий его мир по-новому. Он увидел всю бессмысленность сопротивления гореванов, поскольку сопротивляясь натиску летиан, они тем самым отодвигали смерть все дальше и дальше, а смерть вела за собой свободу и новую конструкцию, новую концепцию мироздания. Они же, продлевая свое существование, ютились под землей, ограничивали себя во всем. Дети рождались и до совершеннолетия не видели солнечного света, питаясь искусственной энергией Джучи. Зачем? Какой смысл и прок? Тот, кто продлевает жизнь, воюет с собственным счастьем.

Егерь захлебнулся тоской. Он понял, что прожил жизнь зря, что вместо того, чтобы идти в пещеры к гореванам, он должен был остаться в Лиссе и жить, развиваться, становиться личностью в тех условиях, в каких был рожден. Он должен был найти девушку, влюбиться в нее, а не в борьбу за призрачную чужую свободу, чужие идеалы, чужие жизни, обзавестись детьми, а не соратниками и боевыми ранами, которые в сырость и по осени начинали петь болью на разные голоса.

Егерь окинул взглядом окрестности и обнаружил, что вокруг него одни дымящиеся руины. Он стоял в центре умершего города, олицетворявшего его бессмысленную, растраченную за чужие идеалы жизнь.

А напротив возвышался немым укором, восклицательным знаком, обвинительным приговором черный, видом – смиренный монах, опоясанный власяницей. Но вот черный пошевелился, поднял руки к капюшону и рукава спали, обнажая густую черную шерсть волка. Он откинул капюшон, и Егерь увидел человеческое лицо, перехваченное кожаными ремнями с шипами. Черный оказался зеркалом, в котором Егерь увидел собственное отражение. Он сам скован ремнями собственного ограниченного мировосприятия, собственного одиночества среди чужаков. Это он был черным, это он пришел сам к себе напоминанием об упущенном времени.

Вокруг дымились руины, выгоревшие разрушенные дома, каждый из них – непрожитая часть отпущенной ему судьбы. Вот некогда нарядный и богатый трехэтажный домик, с проваленными внутрь балками и перекрытиями: его семейный дом, отчий кров, где он вырос, был воспитан и где он исковеркал, извратил свою судьбу, отправившись искать гореванов. Рядом – величественный пятиэтажный особняк, от него остались только внешние стены, внутри же все сгорело, это дом, где ему предстояло растить свою семью. По несуществующим этажам бродили полупрозрачные фигуры людей его не встреченная и непознанная жена, не рожденные дети – новые элементы детского конструктора создателя.

Егерь все решил для себя, он стянул со спины автомат и снял с предохранителя. Он не мог повернуть время вспять и вразумить себя, молодого и горячего, помешанного на поиске истины и идеалов, но он мог приблизить момент реконструирования модели и мог помочь остальным гореванам в том же.