– Ага. Запрещены. Только когда заведение настолько элитарное, что в него время от времени заглядывают сами лорды-соуправители, закон может и прогнуться, – усмехнулся Кейфер.
– Вход на тайную платформу находится прямо перед носом у городских властей? – удивилась Таня.
– Ну, я бы сказал, не перед носом, а перед другой частью тела.
Таня смутилась. Ей больше не захотелось ни о чем спрашивать.
– Значит, решили, прорываемся к «Северному экспрессу». Лучше уходить группами. Магистр идет с Двуликим. Ежонок со мной. Реут и Келс, вы вдвоем. Из подвала тоже уходим по очереди. Магистр и Двуликий, спускаетесь через ресторан. Реут и Келс, идете следом. Мы с Ежонком воспользуемся другим путем. Девушке в мужском заведении совсем не место, – распорядился Кейфер, поднимаясь на ноги.
– А что дальше? – осведомился Борис. – Куда мы из города?
Кейфер внимательно посмотрел на него, словно вспоминал, кто это перед ним, и почему задает дурацкие вопросы.
Кейфера что-то взволновало еще в самом начале беседы.
– Горец заточен в резервации «Тихая лощина». Она расположена возле Крыпчагских гор. Неподалеку находится наша военная база. Ты помнишь наши отлучки? Когда мы по нескольку дней где-то пропадали? Мы ездили к Крыпчагам. Гореванские повстанцы готовы устроить нападение на резервацию. План составлен и проработан. Все готово к штурму. Мы направляемся туда.
Борис решился и прикоснулся к своему новому дару, пробудил его ото сна и попробовал прочитать Кейфера Дру, но натолкнулся на глухую стену. Кейфер почувствовал попытку, взглянул насквозь пронизывающим взглядом и предупредил:
– Не стоит, Магистр!
Затем развернулся и направился прочь из подвала.
Часть 4. На задворках чужой войны
Глава 1. Окраины
Вездеход пришлось бросить в трех кварталах от затопленной площади, по центру нее из воды торчал покосившийся памятник: всадник без лица с воздетой обнаженной шпагой. Поверх одежды на всаднике была кираса, заржавевшая от времени, на голове шлем с пышным плюмажем, ставшим от времени зеленым, а с плеч ниспадал горностаевый плащ, от лица же осталось ровное серое пятно, точно кто-то вооружился шлифовальной машинкой и старательно его зачистил.
Тусклый неровный свет падал с потолка пещер и освещал заброшенный город и памятник давно забытому герою, чье имя истерлось из памяти поколений. Так выглядела технология Джучи в действии. Поль удивлялся подземной цивилизации гореванов, как у них все продумано и приспособлено под реальные условия, но понимал, что этот уклад сложился за несколько столетий подземной жизни, к которой они приспособились, адаптировались, и научились использовать силы природы на свое благо. По сути, гореваны были теми же биомутантами, шурале, только естественного происхождения. Новый шаг в эволюции на планете Росса.
Дизель предложил устроить привал и первым сбросил вещмешок и автомат на камни. До города Прелата оставалось еще далеко, а идти пешком утомительно. Давала о себе знать рана, ныла и чесалась, да и ноги в тяжелых армейских ботинках сопрели и болели, напоминая о полученной несколькими часами назад травме. Дизель скинул с ног ботинки, стянул носки и разложил их на камнях, освободился от куртки и рубашки и направился к пруду. Он сел на берег, засунул ноги в воду, набрал полные ладони воды и плеснул на себя. Пофыркал от удовольствия и замер, наслаждаясь моментом.
Таус Мыу, казалось, был заряжен энергией под самую макушку, лучился и искрился, словно лампочка. Он не нуждался в отдыхе и наверно мог в полной выкладке пробежать до самого города Прелата, вернуться к брошенному «Охотнику» и в том же темпе рвануть в город. Таус Мыу сел на камни позади Дизеля, положил на колени автомат и замер в позе стража.
После того, что они видели в старом городе гореванов, оставшемся со времени Великого Исхода, расслабляться равнялось преступлению. Заброшенный город уже не казался таким заброшенным и безопасным как в то время, когда они отправились в Мирград. Теперь он выглядел обитаемым, и его обитатели не были настроены миролюбиво к двум путешественникам.
Дизель старался молчать и не задавать лишних вопросов. Он видел, что Таус Мыу и без того места себе не находит, раздражается по пустякам, хмурится с каждым часом все сильнее и цепляется за автомат, точно за последнюю надежду.