Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится

Лавр Петрович вошёл в комнату Ушакова. Понюхал воздух. Угрюмо оглядел стол с опрокинутой свечой, торчащий из стены гвоздь. Кровать была аккуратно застелена. Жозефина в распахнутом мужском халате сметала в кучу осколки. Увидев Лавра Петровича, сказала:

– Заходьте. Я уж скоро закончу.

Лавр Петрович шагнул мимо неё к окну. С улицы на него глянули львиная морда и первый ищейка.

– Пыжи[33] ищи! – крикнул ему Лавр Петрович и тише добавил. – Сдаётся мне, что гладкоствольные пистолетики были-с.

Скрипнула дверь, в проёме показался испуганный глаз второго ищейки.

– А почто нас сюда Бошняк направил? – спросил он.

– Чтобы мы увидели то, чего он в темноте не разглядел, – ответил Лавр Петрович.

Ему не нравилось, что кто-то в деле идёт впереди него.

Жозефина поставила веник в угол, уселась на кровать, закачала ножкой. Второй ищейка следил за её движениями, как кот за бумажным бантиком.

Лавр Петрович повернулся к Жозефине.

– Значит, комнатку сдаёшь? – для начала разговора спросил он.

– С одной красоты не разжиреешь, – ответила Жозефина.

Лавр Петрович снова пошевелил ноздрями:

– Однако гнилой кровью пахнет.

– Он всё лицом вниз лежал, – сказала Жозефина. – Чтобы кровь, значит, лишняя и гной выходили.

Лавр Петрович посмотрел на ржавые разводы на потолке.

– Кто ж его кормил, ежели он лежал? – спросил он.

– Товарищ захаживал, – ответила Жозефина, наматывая локон на палец. – Кашу приносил, раков. Иногда я кормила.

– Видела товарища?

– Со спины.

– Каков же он со спины?

Жозефина пожала плечами:

– Ухоженный. Жопка такая, ничего. А глаз злой.

– На жопке? – покосился на неё Лавр Петрович.

– Ой, не лови ты меня на слове, папашка, – хихикнула Жозефина и глянула на второго ищейку. – Я и так на всё готовая.

И ещё сильнее закачала ножкой.

Лавр Петрович потянул вбитый в стену гвоздь. Тот сидел крепко. На гвозде была натёрта блестящая металлическая плешь. На полу валялась вешалка.

– Что на гвозде висело? – обернулся к Жозефине Лавр Петрович.

– Мундир новёхонький, ни разу не надёванный, – ответила та. – Все деньги, что с продажи коников остались, на него и спустил…

В стене свистела сквозняком дыра от пули.

– Стрелок, конечно, так себе, – заглянув в дыру, сказал Лавр Петрович. – С десяти шагов мазанул. Жозефина, может, это твой знакомый с глазом на жопе по окнам палил?

– Почем же я знаю? Я на работе была.

В комнату вошёл первый ищейка. Подойдя к Лавру Петровичу, протянул обгоревшие скрученные бумажки.

– А вот и пыжики… – Лавр Петрович, взял один, развернул. Пыжи были не газетные, а из писчей бумаги, с аккуратными каллиграфическими буковками с обеих сторон.

– …ын Тро… – прочитал Лавр Петрович.

Второй ищейка с пониманием кивнул.

– Ну что ты киваешь?

– Так вы сказали «ынтро» – я и кивнул.

– В лавку ступай, – повысил голос Лавр Петрович. – Купи мне раков!

Первый ищейка пошёл вон из комнаты.

– Да чтоб не таких комаров, как в прошлый раз! – крикнул вдогонку Лавр Петрович.

Лавр Петрович посмотрел пыж на свет:

– …ын Тро… Может быть, «сын Трофимов»? Бумага дорогая. Не просто писарь на ней писал. Среди писарей следственной комиссии поискать надобно…

– Их же там табун, – сказал первый ищейка.

Лавр Петрович отвечать не стал. Ему было приятно, что загадка оказалась не столь для него сложна.

– А вот скажи мне, Жозефина…

– Маня я…

– Скажи, Маня, каков твой постоялец был?

Маня перестала махать ножкой, взгляд её погрустнел:

– Я и не знала, что такие добрые бывают.

август 1826

Бошняк без труда нашёл флигель, где помещался лазарет доктора Пермякова. На лестнице было почти тихо – сумасшедшие уже не спали, но шумел за стенами пока лишь один. Вскинув руку к потолку, он декламировал, вселяя в собратьев своих беспокойство:

Раты ратым тара па пара
Басым парыма тарапа!

Бошняк поднялся и ступил в широкий, залитый утренним светом коридор, пошёл на звон инструментов. Дверь в операционную была приоткрыта. В просторной комнате, невзирая на солнце, горели яркие масляные лампы, сияли стальные зеркальные пластины.

На столе без сознания лежал пациент с распухшей, почерневшей от гангрены ногой. На полу валялась грязная, в пятнах крови штанина.

Доктор с закрытым тканью лицом склонился над пациентом. Рядом стоял санитар с большой деревянной колотушкой.

– Доктор Пермяков? – спросил Бошняк.

– Говорите быстро, – отозвался Пермяков. – Мне некогда.

Бошняк подошёл. Доктор сделал надрез над коленом пациента. Кровь и гной попали Бошняку на сапог.

– Оперировали вы некоего Ушакова? – спросил Бошняк.

– Не помню, – ответил доктор. – Что с ним?

– Пуля во лбу, – сказал Бошняк. – Я у главы лечебницы справился. На такие операции вы один решаетесь.

Пермяков отложил нож, опустил руки в загноившуюся рану.

– Не помер ещё? – спросил.

– Бегает, – сказал Бошняк.

– На перевязку не пришёл. Я думал, помер.

Доктор взял пилу и посмотрел на Бошняка.