Церемонии

Слегка запыхавшись, он выходит из леса и на секунду замирает на узкой полоске ровной земли; дальше начинается наклонный берег ручья. В отдалении лучи закатного солнца освещают дом, амбар и флигель, и те вспыхивают, как в пламени. Небо за кукурузным полем похоже на красную стену и превращает его в поле боя, на котором полумертвые стебли кажутся силуэтами обреченных солдат. На другом берегу ручья спит беззащитный Фрайерс, его живот ритмично вздымается и опадает. Как будто почувствовав чье-то присутствие, он слегка шевелится.

Идя по лесу, Старик обдумывал смерть Фрайерса и решил: сегодня произойдет то, что должно было случиться три дня назад: утопление. Его ясное видение фермерши в ванне было разрушено, случай спас Фрайерса от Дхола, но теперь силы, что управляют вселенной, даровали ему возможность прикончить человека собственноручно. Теперь, когда молодой человек находится в бесчувственном состоянии, это будет просто. В воображении Старика все видится так ясно, будто он уже совершил задуманное: вот он переворачивает Фрайерса на живот и связывает ему запястья, потом хватает тело за лодыжки, тащит к ручью и сует головой в бурлящую воду. Спящий содрогается, его руки изгибаются и натягивают кожу в бездумной, напрасной попытке освободиться. Тело дергается и бьется, и Старик наваливается на него всем своим весом. Один, два, три раза лицо Фрайерса поднимается над поверхностью, по нему струится вода, молодой человек крутит головой и брыкается. Но Старик держит его железной хваткой, и наслаждение, которое он испытывает от последних мгновений человеческой жизни, зашифрованных в конвульсивных содроганиях плоти, удесятеряет его силы. Еще минутка, надо убедиться, что дыхание прекратилось…

В действительности все будет еще лучше. Предусмотрительно убрав вставные зубы в карман, Старик ловко перескакивает с камня на камень и перебирается на другой берег.

Нужно всего несколько секунд, чтобы перевернуть молодого человека, снять с его запястья дешевые часы – их он тоже убирает в карман, на память, – и связать ему руки. Видение воплощается в реальность. Старик торопливо тащит вялое тело к ручью и еще раз оглядывает дом и двор, желая убедиться, что никто не станет свидетелем его деяния, и тут его взгляд останавливается на коптильне и подвешенном внутри вниз головой бледном теле, которое ясно видно сквозь распахнутую дверь в последних лучах солнца.

Глупец! Старик бросает Фрайерса, ругаясь так, будто во всем виноват сам фермер. Никто не должен найти труп. Если оставить его так, всякий, кто заглянет на ферму в поисках Поротов, отыщет его в считаные минуты. Лучше спрятать тело подальше в лесу, где оно точно останется незамеченным до ночи.

Забыв на время о Фрайерсе, Старик бежит к коптильне. В крошечном деревянном строении уже стоит вонь плоти, умершей больше недели назад. Запах не кажется Старику неприятным. Он заходит внутрь, отмахивается от тучи мух и оказывается лицом к перевернутому лицу с бренными останками фермерши. Ее глаза, оказавшиеся на одном уровне с его собственными, высохли как старые яблоки. Старик окидывает взглядом безвольные руки, пальцы, висящие на уровне его пояса, и черную рваную дыру в горле, которая распахнулась еще шире под тяжестью головы и теперь зияет как второй рот.

Это зрелище не вызывает у него ровно никаких чувств. Старик поднимает руки, обхватывает грудную клетку женщины и тянет.

Тело не шевелится. Откуда-то сверху доносится приглушенный гул – его легко можно принять за жужжание мух, которые продолжают кружить вокруг его головы.

Старик тянет сильнее, снова безуспешно. Жужжание превращается в раздражающее пение.

Ухватившись за мертвую руку, дергает изо всех сил. Тело не двигается.

Наконец Старик обнимает труп и повисает на нем всем своим весом, гримасничает и дергает в воздухе ногами. Щелкают позвонки, на пол медленно слетает несколько прядей женских волос, но тело остается намертво заклиненным в дыре.

Стерев со лба капельки пота, Старик встает на цыпочки, вытягивается как можно выше, хватается за ноги поближе к потолку и начинает тянуть каждую по очереди, стараясь высвободить их из дерева. Что-то трещит, и тело начинает понемногу подаваться. Жужжание над головой становится все более гневным и достаточно громким, чтобы отделить его от мушиного.

Но тут раздается куда более опасный звук.

– Сарр!

Голоса доносятся сверху, от дома и дороги.

– Брат Сарр!

– Дебора!

Не размышляя, Старик захлопывает дверь и поворачивает защелку, запирая себя в тесной лачуге. Внутри душно, темно и тесно как в гробу. Его прижимает к стене безвольная, неуклюжая мертвая туша, но Старик уверен: у него еще есть время. Пытаясь освободить себе больше пространства, он отталкивает тело в сторону.