ЦЕРКОВЬ БЕЗ ГРАНИЦ: СВЯЩЕННОЕ ПРЕДАНИЕ ИЛИ МОДЕРНИЗМ?

В работе о. Ливерия вера в Православную Церковь как в Полноту Вселенской Церкви и убеждение в том, что еретики и схизматики являются безблагодатными внецерковными обществами, представлена в качестве узколобого конфессионализма, которому противостоит просвещенный христианский экуменизм. В частности, протоиерей Л. Воронов раскритиковал в качестве «одностороннего» понимание священномучеником Иларионом Троицким учения блаженного Августина Иппонского как «полное отрицание спасительности таинств, совершаемых в инославных обществах»[197]. Следовательно, сам о. Ливерий в спасительности этих таинств не сомневается (причем, непонятно, что такое «полное отрицание спасительности таинств», как будто, Господь может спасать частично). Далее о. Л. Воронов вкладывает в уста святого патриарха Константинопольского Тарасия (возглавлявшего VII Вселенский Собор) совершенно неведомую последнему мысль: «Строгое суждение святого Киприана (что любой грех против единства Церкви отлучает от благодати) сменяется в устах святого Тарасия и единомысленного с ним VII Вселенского Собора на сходное, но противоположное суждение — любой грех против единства Церкви прощается и терпится милосердием Божиим в надежде на обращение виновных».[198] Здесь речь идет не просто об икономии по отношению к еретикам и схизматикам, обращающимся с покаянием к Церкви (именно такую позицию и отстаивал святитель Тарасий Константинопольский). Говорится уже о прощении любого (!) греха против единства Церкви тому, кто еще совершенно находится в ереси и расколе, о ком только можно надеяться, что он когда–нибудь обратится. Прот. Л. Воронов вполне последовательно из благодатности таинств еретиков и раскольников выводит их спасительность.

Остановимся еще раз внимательно на рассматриваемой цитате из статьи о. Ливерия. «Вера в то, что именно Православная Церковь есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь вселенского Символа веры, или ее чистейшее и совершеннейшее выражение на земле, не означает принципиального отрицания во всех остальных христианских Церквах или обществах той или иной степени причастия или хотя бы приближения к такому причастию в жизни Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви Христовой». «Является чистейшим выражением» — значит, есть еще не–чистейшие выражения Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Значит, Православная Церковь не абсолютно тождественна Вселенской Церкви, что дает возможность подразумевать Православную Церковь как нечто частное, а Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь как общее, не обязательно ограничивающееся Православием. Ниже о. Ливерий выражается прямее: «…Этот факт и без этой аналогии может быть объяснен принадлежностью инославных, принявших истинное крещение, к телу Церкви»[199].

В следующем абзаце «Мнимого модернизма» неточности и необоснованные выводы сменяют друг друга: «Но и в более серьезных вопросах логика о. Рафаила теряет свою обаятельность, как только начинаешь сличать ее с реальной историей Церкви. Например: общеизвестно, что в Риме папа Николай в 863 г. анафематствует Фотия «вместе со всеми его сообщниками». Фотий молчит, пока обида была личной (папа счел его избрание незаконным) в течение четырех лет, но после начала деятельности латинских миссионеров в Болгарии отвечает. Окружное послание св. Фотия (867 г.) говорит о латинской прибавке филиокве к Символу Веры как об «ухищрении лукавого» и «самой вершине нечестия», а о латинских епископах как о «епископах мрака» и «слугах антихриста». В итоге — «мы отлучили тех людей, пребывающих в их многообразном заблуждении, от всего стада христианского». Константинопольский собор, созванный летом 867 г. для утверждения фотиевского послания, проклял папу Николая и всех, находящихся с ним в общении, «за те отступления в учении веры и обрядах, какие допустила себе Римская церковь». 25 сентября 867 г. Фотий был смещен. Папа Адриан в декабре 867 г. повторяет анафему Фотию, а в 869 г. и в Константинополе собор, считаемый у католиков «Восьмым Вселенским», присоединяется к римским анафематизмам (Фотий именуется в них «новым иудой»), причем подписаны они были не чернилами, а евхаристической кровью… Естественно, что св. Игнатий, восстанавливая на этом соборе единство Константинополя с Римом, не ставил условием этого воссоединения отказ Рима от тех его новизн, в которых Рим был укорен Фотием. Впрочем, окончательное примирение произошло только через 10 лет, когда Фотий вернулся и «Большой Софийский» Собор объявил собор 869 г. якоже не бывшим…».[200]