В словах диакона А. Кураева о том, «что св. Игнатий, восстанавливая на этом соборе (869 г. — А. Н.) единство Константинополя с Римом, не ставил условием этого воссоединения отказ Рима от тех его новизн, в которых Рим был укорен Фотием», присутствует недосказанность. Дело в том, что не только «“Большой Софийский” Собор объявил собор 869 г. якоже не бывшим», но и сами св. Игнатий и св. Фотий, по свидетельству того же патриарха Фотия «пали друг другу в ноги и просили взаимно прощения, если в чем согрешили мы друг против друга»[205]
. Понятно, что, каясь во всех своих действиях против свт. Фотия, свт. Игнатий не мог не иметь в виду, прежде всего, собор 869 г., явившийся апогеем антифотиевской кампании. Кстати, свт. Игнатий своими последующими действиями (после 869 г.) вполне отошел от проримской ориентации, проявленной им на печальной памяти соборе, и даже «сподобился» угроз со стороны папского престола. Взаимным покаянием оба святителя сами же признали неправомочными и неправильными все свои «прещения», наложенные друг на друга. Это лишает пафоса еще одну тираду о. А. Кураева, направленную на обоснование положения о невозможности проведения границ Церкви по святым канонам: «Не прошло и 40 дней после восшествия Фотия, как Игнатий собрал соборик в церкви св. Ирины и возгласил анафему на нового патриарха и его приверженцев. В ответ собор в храме св. Апостолов, созванный св. Фотием, анафематствовал Игнатия. Св. Игнатий и после своего низложения продолжал священнодействовать. Св. Фотий вынужден был переосвятить храм, освященный св. Игнатием во время его ссылки, но когда св. Игнатий сменил св. Фотия на патриаршем престоле, — то Игнатий заново освящал храмы, прежде освященные Фотием, и не признавал его рукоположений».[206] То, что происходило между фотианами и игнатианами в IX столетии, несмотря на всю взаимную нетерпимость и категоричность, следует охарактеризовать не как раскол, а как разделение. Но об этом — ниже.