Церковь на Крите

– Ага-ага, – шепотом передразнил его Марк, снова забираясь на водительское сидение.

Давид выбрал небольшую отдельную комнату на втором этаже с добротной двуспальной кроватью, письменным столом из полированного дерева и платяным шкафом. Окна выходили во двор с редкими апельсиновыми деревьями, где хозяйка развешивала белье после стирки. Так оно спокойнее будет, на улице по ночам наверняка шумно. Сезон только начался, и туристов было мало, однако с каждым днем их будет все больше и больше, а он здесь неизвестно на сколько задержится. Вдруг до зимы? По крайней мере ему бы так хотелось провести все лето с Марком, надеясь, что тот никогда не узнает о его чувствах. Ловить мимолетные взгляды, слышать его голос и вздрагивать от случайных прикосновений. Главное, в обмороки больше не падать. Он поморщился и спрятал лицо в ладонях от смущения. Просто неудачник!

Давид выпил кофе в кафе рядом с хостелом. Спал он плохо, тревожно, от общего перегрева организма его немного знобило, нос жутко чесался, однако сейчас он чувствовал себя лучше. Оказалось, что ночи здесь пока еще прохладные, а воздух утром свежий и бодрящий. Во рту поселился солоноватый привкус морского ветра и влажных листьев оливковых деревьев. С ним так всегда. Каждый город пахнет по-своему, и он почему-то чувствует это на кончике языка. Только первые дни, а потом уже привыкает и перестает замечать.

Когда он вернулся к дому, Марк уже ждал у входа.

Давид очень надеялся, что вчерашнее наваждение как-то поутихнет, а то и вовсе пропадет, но стоило лишь увидеть его добродушную белоснежную улыбку, как сердце забилось чаще.

– Как самочувствие? – спросил Марк, пожимая его узкую ладонь.

– Хорошо, я кажется вчера забыл сказать спасибо, – Давид смущенно поправил очки. – Извините, что доставил беспокойство.

– Давай на «ты», я еще не такой старый, – Марк скривился.

В душе он никогда не ощущал себя на свой возраст, время летело слишком быстро. Миллионы дел, выспаться некогда, а потом ты вдруг понимаешь, что тебе уже давно не двадцать и даже не тридцать, когда в один прекрасный день, молодые парни и девушки начинают обращаться к тебе на «вы». Нет, он никогда не жаловался, ценил свой возраст за приобретенный жизненный опыт, но уже начинал осознавать, насколько быстротечна и почти невесома человеческая жизнь.

– Так где ты этому учился? – спросил Марк, выезжая на узкую прибрежную дорогу. – В какой-нибудь Венской Академии?

– Нигде, у меня нет образования, кроме школы, – прозвучало немного с вызовом, но Давид последние пять лет только и делал, что оправдывался перед бывшими одноклассниками, многие из которых уже получали второе высшее. Те, впрочем, все равно считали его неудачником и бездельником.

Марк удивленно присвистнул.

– Тогда, как же?..

– Моя бабуля художница… была… Ее выставки проходили довольно часто в Израиле. Она многому меня научила.

Давид вдруг смутился, что произнес больше своих привычных пяти слов. О бабушке он мог бы рассказывать часами, таким потрясающим человеком она была.

– А мама сейчас фотограф, довольно известна в среде глянцевых изданий, – робко продолжил после небольшой паузы. – Но раньше тоже рисовала.

– Отец, наверное, какой-нибудь знаменитый скульптор? – сделал предположение Марк.

Давид задумался на минуту, соврать что-нибудь впечатляющее, или сказать правду, что он никогда не видел своего отца. Отвернулся к окну.

– Можешь не отвечать, если не хочешь, – Марк всегда был «особенно чутким» к семейным драмам. Надо же такое ляпнуть про отца!

Маме Давида на момент его появления на свет было всего шестнадцать. Наверное, она его любила, раз не сделала аборт, радовалась его появлению, но очень быстро поняла, что быть матерью не то же самое, что нянчиться с игрушечным пупсом, которого она обожала в детстве. Это тяжелый труд. А иногда так хочется просто погулять с подругами, пофлиртовать с мальчишками, ходить по магазинам в свое удовольствие, путешествовать, заниматься творчеством в конце концов. В общем, через год она уехала без предупреждения, оставив ребенка полностью на попечение своей матери. Та не была в восторге, но очень быстро привязалась к внуку. О том, от кого был этот ребенок, она и не спрашивала, боялась сорваться на бестолковую дочь. Порекомендовала ей пить противозачаточные, а то и вовсе трубы перевязать, потому что других ее ублюдков она в доме не потерпит. Они поссорились на добрых пять лет, пока бабуля не оттаяла и не разрешила ей иногда приезжать. К тому времени тема об отцовстве была забыта и глубоко похоронена. А сам Давид этот вопрос задавать почему-то очень стеснялся.

– Смотри, нам туда! – показал Марк на дорогу, соединяющую городок с полуостровом. Скорее даже не дорога, а песчаная дуга. Слева – море, а справа – небольшой лазурный залив.

Кругом вода, даже как-то тревожно. Открытое море Давид тоже не слишком любил, хотя плавал неплохо.

– Постой! – вдруг спохватился, завертел головой из стороны в сторону, судорожно цепляясь за переднюю панель пальцами. – Нам же не надо на Спиналонгу?