Церковная старина в современной России

Все эти события, не имеющие отношения к охране культурного наследия, но лишь преследующие цель подавления общин, не принадлежащих к РПЦ, происходят на фоне продолжающего разрушения памятников истории и археологии в России. В основе происходящего — нежелание и неспособность органов государственной власти всерьез осознать масштабы культурной катастрофы, которая сродни катастрофе экологической. С таким положением дел неприятно контрастирует показанная забота российского руководства о памятниках советской эпохи, оставшихся на территории бывшего СССР.

Эта позиция во многом спровоцировала серьезное общественное противостояние в Таллинне, связанное с переносом «Бронзового солдата» в апреле 2007 г. из центра города на воинский мемориал.

Подобная реакция российского руководства имела место и в связи с уничтожением мемориала воинской славы в Кутаиси 19 декабря 2009 г. Уже через три дня премьер-министр РФ Владимир Путин сообщил о возможности создания копии мемориала в Москве за счет грузинской диаспоры, несмотря на ясно выраженное несогласие автора проекта Мераба Бердзенишвили. В феврале 2010 г. мэрия Москвы выступила с инициативой проведения реставрационных работ разрушенного мемориального комплекса у «Зеленого моста» через реку Нерис в столице Литвы городе Вильнюсе. Такую «заботу» стоит сопоставить с обезображенным состоянием многочисленных братских захоронений и памятников воинской славы на территории самой России…

То, что данные случаи являются использованием культурного наследия во внешнеполитических целях, доказывается полным молчанием руководства страны по поводу переноса властями Китая в 1999 г. памятника советским воинам, павшим в боях за освобождение Даляня, или же по случаю действий узбекских властей в ноябре–декабре 2009  г., когда был демонтирован памятник советскому солдату в парке Жасорат боги в Ташкенте и снесена располагавшаяся рядом церковь св. кн. Александра Невского, выстроенная в 1898 г. по проекту А. Л. Бенуа…

 Однако все это — взгляд снаружи. Проблемы памятников церковной культуры, их возвращения, охраны и реставрации должны быть рассмотрены изнутри — как проблемы самого христианского сообщества. Прежде всего, передача религиозным организациям культовой недвижимости и святынь не может быть названа реституцией, потому что в современной российской ситуации нарушены принципы правопре­емства. Сегодня речь может идти лишь о возникновении прав собственности сызнова, но не об их восстановлении. В то же время сложившаяся система налоговых льгот, финансовых выплат, политических преференций и общественных привилегий, адресованных мос­ковской патриархии, является достаточной и справедливой компен­сацией за право государства владеть памятниками церковной культуры.

Правопреемство, как и Священное Предание, основывается не толь­ко на базовых элементах вероучения и культа или наследовании централизованных управленческих структур. Руководство патриархии не стремится к реституции во всех сферах церковной жизни. Сознательный отказ от восстановления ее соборных начал сочетается с формированием нового типа религиозного поведения и системы ценностей, диссонирующих не только с евангельскими нормами, но и с приоритетами церковной жизни конца XIX—начала XX в. Взамен традиционной православной религиозности с исторически достоверными святынями формируются ее экзальтированные формы, ориентированные на псевдореликвии и лжечудеса.

Возрождение приходской и монастырской жизни на территории России игнорирует исторически существовавшие формы церковного владения храмами и святынями, подменяя их представлениями об «общецерковной собственности» и порождая, как и в ситуации с «общенародной собственностью», настроения коллективной безответственности. Подобные настроения процветают и в духовной жизни. Антихристианская трактовка «отсечения собственной воли» удобна для церковного руководства как в экономике, так и в пастырской практике. Это является дополнительным фактором, формирующим инфантилизм и равнодушие. В такой ситуации выгоден не прихожанин, а «захожанин», заботящийся об удовлетворении «религиозных потребностей» и комфорте для «религиозных чувств». И то и другое стано­вится действенным средством воздействия на общество ради полу­че­ния социальных, политических и экономических льгот. Икону прино­сят в су­ды как средство давления на судей и на ярмарки как средство привлечения покупателей, богослужение становится способом захвата недвижимости, а специфическая трактовка художественно­го творчества — дубинкой в руках церковных активистов для установления нового общественного порядка. Церковь превращается из жертвенного сообщества в «общество религиозного потребления». Это сви­детельствует о формировании особого типа православного фундаментализма в России.