Церковное привидение: Собрание готических рассказов

Мои слова успокоили бедную девочку, и я ушел с чистой совестью. Честно говоря, терпеть не могу все убогое и неприятное. Я, по правде, огнепоклонник; чувству долга не очень привержен, донкихотства не выношу. Мой профессиональный успех — результат случайности, ибо, видит бог, я по природе своей не боец и не честолюбец. Но зачатки совести у меня, так или иначе, имеются. Она не оставляет меня в покое, а я вынужден подчиняться, но с ропотом, поскольку люблю безмятежную жизнь. В этот раз я роптал вовсю, однако про себя, внешне являя образец добродетельного рвения.

Но найти кого-нибудь в компаньоны Ладло — вот в чем заключалась загвоздка. Я едва не сломал себе голову, гадая, кто бы мог меня заменить. Требовался человек хоть сколько-нибудь образованный, а не простой прислужник, и к тому же из прихода Мор; поначалу я не мог припомнить никого, кто отвечал бы обоим этим требованиям. А потом меня осенило. В Морбриге, уродливой деревне при дороге, имелся священник. Я помнил его с прежних приездов. Это был плотный молодой человек, румяный, со светлыми висячими усами; он беспрерывно курил дешевые сигареты и сплевывал. В свое время он слыл, что называется, «блестящим студентом», а ныне был, по слухам, изрядным оратором, городские общины наперебой приглашали его к себе, но он держал пока свои таланты под спудом, готовя в тиши Мор-брига большой теологический труд. Ладло относился к нему со снисходительным любопытством и время от времени приглашал к себе обедать. Звали молодого человека Брюс Олифант, и обитал он в мрачном пасторском доме на окраине деревни.

До обеда еще оставался час, и я отправился туда. Вспоминаю на редкость безрадостную деревенскую улицу, лишенную красок и жизни: из грязных дверей выглядывают неряшливые женщины, в раскисшей красной глине играет единственный ребенок. Дом священника прятался за привычными зарослями бузины; это было тесное строение с маленькими окошками и входной дверью в пятнах от дождя. Сухопарый старик слуга проводил меня в кабинет мистера Олифанта; молодой человек курил и просматривал еженедельную газету. В комнате имелось немалое количество популярных религиозных трудов, полки были украшены золочеными изданиями выдающихся поэтов. Мистер Олифант приветствовал меня с живой непринужденностью человека, не склонного оттачивать свои манеры. При первом взгляде на него я усомнился в своих надеждах. Глаза на крупном, младенчески-наивном лице смотрели чуть заносчиво, под усами виднелся круто срезанный подбородок. Трудно было ожидать, что обладатель такой внешности сумеет помочь Ладло; видя его непроницаемую всезнающую мину, я усомнился даже, что сумею с ним объясниться.

— Я пришел ради семейства Ладло, чтобы просить вас об огромной услуге, — начал я. — Вы с Ладло единственные джентльмены в приходе Мор, поэтому ваш долг — помочь соседям.

Он, довольный, поклонился.

— Все, что в моих силах, — ответил он. — Буду очень рад.

— Я сейчас гощу у них, но получилось так, что мне нужно ночным поездом вернуться в город. Меня не будет всего один день, но, знаете ли, Ладло страдает меланхолией и может впасть в хандру. Я бы просил вас провести в их доме две ночи, пока я не вернусь.

Это была странная просьба, и мистер Олифант смерил меня удивленным взглядом.

— А что такое с мистером Ладло? — спросил он. — Никогда бы не сказал, что у него меланхолическая натура. Вот его супруга — другое дело. Она все время немного бледна. Это она попросила вас меня пригласить? — Мистер Олифант был приверженцем светского декорума.

Я сел на стул и взял предложенную сигарету.

— Вот что, Олифант. Вы человек разумный и образованный, а потому заслуживаете чести услышать историю, которую я не стал бы излагать тупице. Человек недалекий надо мной бы посмеялся. Но вы, надеюсь, поймете серьезность положения.

Я вкратце рассказал ему про болезнь Ладло. Слушая, он выпучил глаза, а когда я закончил, нервно рассмеялся. История, несомненно, его поразила, но по невежеству и отсутствию воображения он не понял ее до конца, а кроме того, обязан был поддерживать свою репутацию представителя прогрессивной религиозной мысли.

— О, да что вы! Вы, наверное, шутите; в жизни ничего подобного не слышал. Не ждете же вы, что я, христианин, поверю в языческого духа. Почему бы заодно не поверить в привидений. Чтобы дух-сопроводитель языческого императора объявился в нашем приходе?

— Юстиниан был христианином, — напомнил я.

Мистер Олифант поднял брови:

— Все это полный абсурд. Не примите за обиду, но я отказываюсь этому верить. Мой профессиональный долг — отвергать подобные нелепости.

— Мой тоже, — отозвался я устало. — Боже, неужели вы думаете, я явился рассказывать вам сказки? Речь идет о самых серьезных вещах. А теперь, поскольку у меня очень мало времени, дайте, пожалуйста, ответ.

Он все еще не верил и был настроен спорить.

— Не знаете ли, не… изменял ли мистер Ладло умеренному образу жизни? — спросил он.