Церковный канон и «божественное право» (jus divinum)

Но как раз этот довод и выглядит насилием над логикой: получается, что непрерывность действия канона (сугубо временной фактор, никак не касающийся содержания правила) хотя и не является признаком jus divinum, но по непонятному капризу судьбы становится критерием признания его непогрешимым. В этом случае следует признать логичным и обратный вывод: если тот или иной канон более не применяется на практике, то, следовательно, он погрешим по своему содержанию. Едва ли, однако, все канонисты разделят такой вывод безоговорочно, и их озабоченность можно понять и разделить.

Куда, например, в этом случае отнести 85 канон Трулльского собора, определивший порядок отпуска раба на свободу – к числу «погрешимых» или «непогрешимых» актов? В силу объективных обстоятельств он давно уже не применяется, но в свое время его реципировал Вселенский Собор и вся Кафолическая Церковь. Следовательно, никаких нравственных изъянов она в нем не усматривала. 13 канон Неокесарийского собора, определивший полномочия сельских пресвитеров и хорепископов (14 канон VII Вселенского Собора, 8 и 10 каноны Антиохийского собора, 13 канон Анкирского собора, 13 и 14 каноны Неокесарийского собора), также внутренними пороками не страдают. Одна беда: эти церковные должности уже более тысячи лет не существуют в Церкви.

Однако нас продолжают убеждать: «Нормы божественного права, являясь основой церковного права, не составляют в своей совокупности законодательного кодекса, который бы определял весь строй и порядок церковной жизни. Они служат первооснованием, высшим началом и критерием законодательства самой Церкви»44.

Но, во-первых, ни в одной из Поместных церквей православного вероисповедания нет и никогда не было никакого кодекса канонов, хотя актуальность в его разработке и регулярном обновлении для всех очевидна. А, во-вторых, куда в этом случае деть те нормы и правила Священного Писания, которые имеют прямое действие и сегодня? Получается, что они, являясь действующим каноническим правом, одновременно представляют собой нравственное основание для развития канонов?

Правоведы так не говорят: они сказали бы, что в конкретном правиле содержится некая нравственная идея, принявшая данную правовую форму с определенным содержанием. Идея не может быть тожественна форме, в которую она облекается, это нонсенс. В конце концов, о чем мы говорим: о нравственной идее или о конкретной правовой норме, которая, несмотря на свою непогрешимость, может утрачивать практическое значение, оставаясь тем не менее критерием для действующего свода канонических правил? Было бы довольно наивным пытаться получить ответ на эти вопросы, чтобы они не противоречили один другому.

V

Подытожив, следует сделать иной вывод, согласно которому правильно говорить не о непогрешимости канона, а о непогрешимости Кафолической Церкви, которая посредством ординарной деятельности своих органов осуществляет каноническое правотворчество. «Ответ на вопрос, что относится к божественному праву и неизменно для Церкви, а что – нет, может быть дан лишь общецерковным признанием Кафолической Церкви, а не чьим-то личным разумом»45.

«Не во внешних исторических формах заключается существо канона, не от них зависит целость Церкви, верность ее самой себе и тем высшим целям, для которых она основана и существует. За внешними формами и учреждениями сокрыт дух древнего церковного законодательства, основные принципы, которые, меняя формы, не должны умирать и могут облекаться и воплощаться в новых, даже более широких и совершенных учреждениях» 46.

Остается только понять главное: кому Христос предоставил право облекать jus divinum в правовую норму и определять, какие заповеди должны считаться неизменными, а какие допускают на практике разные формы применения, что «погрешимо», а что – нет? Казалось бы, ответ очевиден: поскольку каноны должны иметь твердое основание в Священном Писании, сохраняться Священным Преданием и непрерывно действовать, а сознание Церкви должно воспринимать их как Божественное Откровение, то, следовательно, «посредством Соборов из представителей различных Церквей могли приходить в известность, исправляться, очищаться и распространяться обычаи Церквей, основанные на Предании. Общее верование и убеждение Церквей, общий обычай находил здесь самое верное и самое свободное признание» 47.