Церон

— Обворожила! — рассмеялась саркастически Эсти. — Нет, голубушка, мужчины звери были, есть и будут. Их нисколько не интересуют ни наши дипломы, ни наши души.

У громкоговорителей на улицах и площадях толпилась публика. Они передавали хаос звуков, наставших в оранжевой зале, когда Джильотти кончил свою речь. Тут же на пространственном экране громкоговорителя виднелась фигура Джильотти. Он стоял, скромно потупив голову, выжидая, когда утихнут разбуженные им страсти. К одной из таких групп подошла скромно одетая пожилая женщина.

— Случилось ли что-нибудь? — спросила она, вмешиваясь в толпу.

— С жиру бесятся, бабушка, вот что случилось, — зло произнес один из стоящих в задних рядах. Сказав это, он боязливо посмотрел кругом.

— Как же с жиру? — удивленно возразила женщина. — Ведь каменщики-то они, сами свой дом строили.

Человек язвительно улыбнулся.

— Это точно, бабушка, что они каменщики. Только не столько домов, сколько банков настроили.

— Ну, спасибо, — произнесла женщина, — теперь поняла. Серьезные значит, говорите люди. Пойду у них просить для сына работы, истосковался он, бедный, без нее.

Бэби стало скучно. Внизу сменялись ораторы. Они ее не интересовали. Надежда встретить Арнольда не оправдалась. С трудом дождавшись конца заседания, она выскользнула наружу одной из первых. Ей страшно хотелось на воздух. Теплилась надежда узнать что либо про Арнольда.

X

Взошедшее солнце осветило рощу, охватывавшую с запада просторный стадион, бассейн, окаймленный бархатистым песком, и ряд нарядных многоэтажных зеленого цвета домиков. По свежей росе к стадиону потянулась гурьба веселых подростков. Другая группа, состоявшая из малышей, наполнила бассейн. Взрослые разбрелись по роще. Все эти люди появились ни из нарядных домиков, ни из стоящего поодаль длинного с прозрачными стенами здания. Они появлялись из-под поверхности земли. Земля их как бы выпихивала из себя наружу небольшими пачками. На стадионе, залитом лучами утреннего солнца, упражнялись подростки. Их мускулистые, покрытые бронзовым загаром тела дышали здоровьем. Здоровьем дышали и тела малышей, возившихся друг с другом то в бассейне, то на бархатистом песке. Подымаемые детворой в бассейне брызги, искрясь, взлетали в воздух, чтобы каскадом самоцветных камней упасть обратно в бассейн. Стрелка солнечных часов приблизилась к восьми. Когда она накрыла цифру восемь, мелодично зазвучала сирена. Не успело еще эхо замолкнуть в роще, как, вздрогнув, ушли в землю прозрачные стены прямоугольного здания. Опустившись до высоты человеческого роста, стены остановились. Не переставая щебетать, малыши весело устремились к нарядным домикам. В них они первыми получили утренний завтрак. За ними из рощи и с лужаек потянулись к домику взрослые. Окунув свои разгоряченные тела в прохладной воде бассейна, за ними пришли подростки. Когда сирена прозвучала вторично, то прямоугольное здание было уже заполнено людьми. Начинался рабочий день. На здании красовалась небольшая надпись:

«Школа планового развития врожденных склонностей».

Бросалось в глаза, что рядом бок о бок стояли погруженные в работу люди самых разнообразных возрастов. Исключение представляли малыши. Они сидели за партами в больших комнатах, помещавшихся в конце здания. Вместо тетрадок перед каждым из них стояла миниатюрная пишущая машинка. Перебирая быстро пальчиками по их клавишам, они писали диктант. В помещении, полном света и солнца, работа им казалась легкой и занятной. В другом конце здания находился класс для изучения человека. Окончивший его должен был уметь в совершенстве подчинять своему духовному «я» свое «я» физическое. Библиотека помещалась под зданием. Находящиеся у станков мастерских или у приборов лабораторий получали в ней нужные им справки, не сходя с места.

В двенадцать с половиной часов сирена прерывала занятия. Не успевали ее звуки замолкнуть, как, весело журча, людской поток, вытекая из здания, рассеивался по окрестностям. До обеда оставалось двадцать минут. У опушки, в тени деревьев, расположилась группа молодежи.

— Нехорошо завидовать, — произнесла миловидная блондинка, ни к кому в отдельности не обращаясь.

Продолжая задумчиво смотреть вдаль, она, вздохнув, добавила:

— А я вот завидую.

— Кому же, Эла? — послышалось со всех сторон.

— Рите, — лаконически ответила она.

— Ты всегда, Эла, с таинственным видом скажешь что-нибудь необычайное, — с досадой произнесла ее соседка.

— Рите мы все завидуем. Завидую ей и я.

— И я, и я, — послышалось со всех сторон.

— Да как же не завидовать сотрудникам Орлицкого? — изобразив на лице удивление, обращаясь к Эле, закончила девушка.

Эла, углубившись в свои мысли, не отвечала. Сзади раздался иронический смех. Смеялся молодой человек, стоявший, опершись на стол. Заметив, что на него обратили внимание, он засмеялся громче. Смех был натянутым. Эла очнулась. Повернув голову в сторону смеявшегося, она спросила:

— Разве я, Валентин, сказала что-либо смешное?

— Конечно, Эла, — возразил он, не переставая смеяться.

— Что же именно? — внешне спокойно спросила его Эла.