Церон

Напряжение исчерпало Осаки. Голова беспомощно упала на грудь, его руки плетьми повисли вдоль тела. Рита и Орлицкий засуетились около него. Орлицкий влил в рот Осаки жидкость. Когда он ожил, Орлицкий, взяв его ласково за руку, сказал:

— Верьте мне, Осаки, вы больше не увидите дурных снов. Дурные сны, — пояснил он, — навеяли на вас дурные люди. Я знаю, кто они.

На лбу у Осаки появились глубокие складки. Не выпуская из своей руки руку Орлицкого, он внимательно всматривался в сидящих за круглым столом. И Орлицкий, и Рита ощутили, что Осаки начал догадываться. Посмотрев на Риту глазами, полными слез, он сказал:

— Теперь я все понял. Сможете ли вы меня простить, маленькая девочка?

В ответ, заливаясь слезами, Рита обняла Осаки.

— Я все понял теперь, — медленно, с трудом выговаривая слова, повторил Осаки. — Каждый раз, когда я видел кошмар, я совершал убийство. Но кто были они? — с отчаянием в голосе спросил он, — кто заставлял меня это делать?

— Ламаиты, Осаки.

— Ламаиты? Да, только они знали, как можно использовать мое состояние, — сокрушенно сказал он.

— Это все в прошлом, Осаки, забудьте это.

— Забыть? — прошептал Осаки, повернув голову к Рите. — Этого нельзя забыть, — добавил он тихо.

Рита заговорила о прошлом.

Осаки, погрузившись в воспоминания, стал разговорчив. Он начал объяснять Рите причины, побудившие его удалиться сюда. Оживленно беседуя, они забыли про действительность. Короткий сухой треск, донесшийся до них, напомнил им о ней.

Над столом выявлялась фигура старейшины монастыря. Фигура оформилась. Взор старейшины, испуганно скользнув по комнате, задержался на Орлицком.

— Ты их узнаешь? — жестом показав на трупы, сидящие за столом, задал вопрос Орлицкий.

В глазах старейшины отразился испуг. На лице появилась растерянная улыбка. Молча, он отрицательно покачал головой. Орлицкий улыбнулся.

— Как же мог ты убить их, не зная даже, кого ты убиваешь?

— Это не я их убил, — произнес старейшина, пристально взглянув на Осаки. — Брат Осаки может подтвердить вам, что нашим уставом запрещено кого бы то ни было лишать жизни!

— Осаки, не волнуйтесь! Успокойте его, Рита, — приказал властным голосом Орлицкий.

Рита нежно усадила Осаки обратно в кресло. Осаки, покорясь ей, больше не порывался встать.

— Переведите ему, Рита, — фиксируя взглядом старейшину, — произнес Орлицкий, — как же он мог приказывать Осаки убивать, если его устав это ему запрещает?

Старейшина, не дослушав Риту, энергично запротестовал.

— Меня оклеветали перед моим братом, — проговорил он заискивающе. — Мы ушли от людей в поисках личного совершенства. Традиции секты заложены много тысячелетий тому назад. У нас нет связи с внешним миром и никогда ее не было.

— А взрыв помнишь? — перебил его Орлицкий.

Старейшина побледнел.

— А сколько ты должен был получить за нашу смерть? — не унимался Орлицкий.

Старик сокрушенно молчал.

— Говори! — крикнул Орлицкий, топнув ногой. — Говори, кто тебя превратил в палача?

— Джильотти, — чуть слышно прошептал старик. — Он лично прилетал сюда и провел здесь неделю, — подтвердил старейшина.

— Вам теперь ясно? — обратился Орлицкий к Рите и Осаки, следившим с напряженным вниманием за происходящим. — А теперь, — обратился он снова к старейшине, — давай говорить серьезно. Ты отнял от них жизнь, верни ее им старик.

Старейшина молчал, избегая взгляда Орлицкого.

— Я, — продолжал Орлицкий, — моими аппаратами не могу вернуть им жизнь. Посадить тебя в каменный мешок со всеми твоими ламаитами, перебросить вас за тысячи километров отсюда я могу, но вернуть им моими аппаратами жизнь я не в состоянии. Ты это понимаешь, старик! — угрожающе воскликнул Орлицкий.

В ответ старейшина беспомощно развел руками.

— Если не можешь, — саркастически улыбнулся Орлицкий, — научись. В каменных мешках ты и твоя братия будете иметь достаточно времени, чтобы постичь личное совершенство.

На лице старейшины отразился безумный страх.

— Мы не готовы к заточению в каменные мешки. Мы умрем! Нам нужно время. Дайте хоть несколько дней, чтобы подготовить себя, — как в бреду, обращаясь то к Рите, то к Орлицкому, говорил старейшина.

— А им ты дал время, чтобы подготовиться к смерти? — холодно возразил Орлицкий. — Когда, старик, ты достигнешь той степени совершенства, что сможешь воскрешать и воскресишь их, ты будешь свободен. Если не сможешь достигнуть — вини себя.

Старейшина бросился, рыдая к ногам Риты.

— Встань! — решительным голосом сказал Осаки. — Я буду следить за тем, чтобы вы не умерли.

Луч надежды блеснул в глазах старика.

— Брат мой, любимый брат, — подползая к нему, забормотал старик.

— Молчи! — перебил его Осаки, брезгливо отстраняясь. — Я обеспечу вашу жизнь в мешках по вашему уставу.

— Осаки! — удивленно воскликнул Орлицкий, — к чему вам оставаться с ними?

— Так нужно!

Звонок, раздавшийся в углу, прервал Осаки.

Орлицкий взглянул на часы.

— Через 3–4 часа, — произнес он, — армада Джильотти долетит до нас. Кто-то. — подозрительно взглянув на старейшину, закончил Орлицкий, — умудрился его известить о том, что мы здесь.

XII

— Вальден, верни мне Неро! Вальден!