Церон

— Как хорошо! — вырвалось у нее, когда тенор замолк. Затем, после короткого раздумья добавила:

— Но как не вяжется песня с машинами, на которых они едут.

— И я говорю, что не вяжется, — ворчливо согласился старик. — Лошадей и любви не хватает в наше время, милая.

— Ты опять про свое, дедушка.

— Что опять? Песня-то тебе наша старая гусарская нравится?

— Нравится, дедушка.

— Ну, а гусар-то без лошади и любви жить не мог. А любовь у них тоже была особенная, не такая, как у нас. — Старик презрительно фыркнул. — Какая теперь любовь? Теперь-то женщина на что угодно походить стала, только не на женщину, а лошади, — добавил он с сожалением, — совсем уже выродились.

Девушка улыбнулась.

— Смеяться-то не над чем, плакать нужно, — сердито сказал старик, заметив улыбку девушки. Слова старика обидели девушку, она отвернулась, притворившись, что внимательно слушает громкоговоритель.

— Сейчас, — говорил спикер, — представители мужских и женских когорт страны приносят присягу вечной верности.

— Ну, кто им поверит? — язвительно произнес старик.

— Тише, — зашипела на него внучка. — Вы с ума сошли, вас могут услышать, донесут на вас.

— Пусть доносят, — пожал плечами старик. — Я не боюсь. Винт в машине испортится, они ее бросят, а сами побегут в тыл, требовать новую машину. Разве не правда?

— Может быть, и правда, дедушка, но незачем громко говорить об этом.

Речь спикера прервал гром аплодисментов. Когда аплодисменты стихли, спикер продолжал:

— На трибуну взошла Роза Нелькин, начальник женских когорт.

— Слышишь?! — многозначительно спросил старик.

— Слышу, но ничего не вижу в этом ужасного.

— Вместо того, чтоб детей рожать, Роза в фельдмаршалы лезет, это не ужасно, по-твоему?

— Ну, а во времена ваших гусар на нас, как на рабынь, смотрели, это, по-вашему, хорошо было?

— Ничего подобного, — искренне возмутился старик. — Откуда ты это взяла?

— Как откуда? А кто, как не вы рассказывали мне про жизнь, проводимую предками в попойках и драках, т. е. дуэлях, я хочу сказать. Воображаю, как тяжело было жить в это невежественное и некультурное время.

Пока девушка, разгорячившись, спорила, полк крылаток сдвинулся с места. Толпа, напиравшая со всех сторон, хлынула за ним. Людская волна, сдавив до потери сознания старика и девушку, сорвала их с места и понесла с собой. Было больно, захватывало дыхание. Терялось представление о времени. Как бы устав измываться над ними, людской поток так же неожиданно освободил их, как и схватил. Жалкие, измятые, полуживые, они с трудом пришли в себя. Медленно поддерживая друг друга, они устремились к ближайшей станции аэрокаров. Встречным, радостно стремившимся в толпу, они уступали дорогу, не отвечая на расспросы. Им хотелось одного — домой, как можно скорее попасть домой.

Когда Джильотти появился на крыльце дворца, оркестры, расположенные на площади, заиграли гимн. Он остановился. Перед ним расстилалась площадь Победы, залитая светом, превратившим ночь в день. Несколько мгновений он созерцал море голых голов, слушавших гимн, устремив на него свои глаза. Потом он перевел свой взгляд на бесчисленные боевые машины, стоявшие на площади. — Это мощь, — подумал он и самодовольно улыбнулся. Осторожно, чтобы не оступиться, смотря под ноги, Джильотти начал сходить по лестнице, ведшей на площадь.

— Экселенция, назад!