Церон

— Я забыл захватить с собой декрет, которым при своем отъезде всем чинам эскадры повышается на 20 % оклад. А затем, адмирал, конфиденциально составьте список чинов эскадры имеющих связь с «КМ».

Мартини вздрогнул.

Густая мгла окутывала еще суда эскадры, когда зашумели пропеллеры. Было ровно четыре часа. Подымаясь с маточных кораблей, амфибии быстро скрывались на горизонте одна за другой. На долю О'Генри выпало самое тяжелое задание: установить аппараты на острове, где ничего, кроме лагуны и скал, не было. По данным, собранным на архипелаге шпионами федерации, на этот остров через барьеры прибрежных скал не смогла до сих пор пробраться даже рыбачья лодка. Когда амфибия достигла острова, был уже полдень. Приказав снизиться до последней возможности, пока амфибия кружилась над островом, О'Генри его внимательно изучил. На узкой прибрежной полосе белелись кости скелета. Значит, и посещали и жили на нем, но уйти не смогли. Подходящих мест для установки своих аппаратов он нашел несколько. Спуск был опасен и труден. Проведя несколько неприятных минут, экипаж амфибии облегченно вздохнул, когда, врезавшись плавниками в песчаную косу, аэроплан, вздрогнув, остановился.

— Вторично, — сказал пилот, — я бы не решился здесь спуститься. Смотрите.

Действительно, всюду в шахматном порядке, как- будто установленные заботливой рукой, торчали подводные камни, из-за них пеной волны обозначали рифы. О'Генри молча приступил к установке аппаратов. Мертвая тишина царствовала на острове; в этом на первый взгляд зеленом рае смерть подстерегала на каждом шагу. Было жутко, всем хотелось как можно скорее оставить остров.

V

Нелли, стоя перед директором, часами стенографировала письма, которые он ей диктовал. Перед дверьми он зажег желтую лампочку — знак, что никто не смеет войти в комнату, и диктовал одно за другим бесчисленные письма. Нелли мало думала о содержании писем, ее мысли были заняты другим. После увеселительной поездки на яхте она сильно переменилась. Случайно она стала в Босфоре свидетельницей конца глубокой трагедии и узнала многое, чего никогда не подозревала или мимо чего беззаботно проходила в своей жизни. Пока мысли ее стремились в засасывающую неизвестность, такую заманчивую, что она по первому же зову, бросив все, окунулась бы в нее, ее рука летала по листкам блокнота.

— В интересах наших покупателей, — приподымая правую бровь, изрекал директор, — и всего человечества, ценою бесконечных жертв нам удалось в модели этого года ввести новые усовершенствования. Вам нет необходимости, чтобы похорошеть, останавливать автомобиль, открывать пыльный грязный сундук, прикрепленный сзади, и оттуда вытаскивать несессер. Ничего подобного! — Директор остановился, подчеркнул два раза и продолжил. — Нет! Покупая нашу модель автомобиля, этого не надо делать. Ваша прелестная рука нажимает на кнопку и перед вашими глазами: ваш несессер, картонка для шляпки, чемодан с платьями, ботинки. Вы взяли что нужно. Опять нажали кнопку и все это исчезло в глубине машины. Только женщина, которая пользуется нашим автомобилем, в состоянии всегда быть красивой, изящной, желанной.

Дальше следовала биография патрона директора, создавшего эти знаменитые машины.

— Наш гениальный Шими всего себя посвятил служению покупателю, — многозначительно говорил дальше директор. — Его гениальный ум искал только одного — найти способ сделать каждого человека своим потребителем. Вся его жизнь — это овладевание этап по этапу сердцем покупателя. Его анкеты со временем превратились в плебисцит, на который каждый должен был дать ответ: да или нет! Т. е. хочу ли я воспользоваться всеми благами жизни и сохранить здоровье, что возможно лишь, покупая фабрикаты вечно стоящего на страже ваших интересов, или не хочу сохранить здоровье и воспользоваться радостями жизни. Последний плебисцит был почти единогласное признание того, что Концерн Шими прочно овладел сердцами покупателей.

— Мы, — с отдельной строчки произнес директор, — как генеральные уполномоченные в федерации гениального Шими, верны его принципам. Наше информативное бюро, гаражи, мастерские круглые сутки находятся в распоряжении нашего потребителя.

«Мы…» — так было каждый день до обеда, так продолжалось обычно и после обеда. Так как директор был сегодня в ударе, было особенно нудно.

Временами Нелли казалось, что против нее сидит совсем не директор, а тот странный, изможденный человек, который умер у них на руках в Босфоре.

— Мы продаем в год столько машин, сколько не продает за три года… Все умерли, доктор, Андрей! Вам успеха! — шептали его губы.