Цесаревич Алексей

Нового учителя, которого теперь обязан слушаться, престолонаследник встречает в штыки. Жильяр, регулярно заполнявший дневник о своем подопечном, в те дни отмечает:

«7 января. Точное время начала занятий — 10.20: русская история, урок слова Божьего, арифметика, французский, русский и английский. Между ними А.[лексей] Н.[иколаевич] выходит в парк погулять, поиграть и побегать.

Январь. Идем по парку. Занятия математикой пришлись А.Н. явно по вкусу. Чего, однако, нельзя сказать об английском часе. Все же настроение радостное и бойцовское».

Благодаря тонкому педагогическому чутью Жиль-яру удается подчинить себе строптивого престолонаследника, Гиббсу же сделать это намного сложнее.

Вначале Гиббсу выделили всего два урока по тридцать минут в неделю.

Он пытается — после того как был удивлен «переполненной механическими игрушками классной комнатой» Алеши — облегчить своему ученику знакомство с новым языком тем, что позволяет вначале поиграть, чтобы затем по-английски поговорить об игре или предметах, или читает ему английские детские книжки. Результаты своих первых попыток, потребовавших, видимо, немало фантазии и юмора, британец заносит в дневник, озаглавив рубрику «Lessons with Alexis Nickolaevitch»[75].

«8 января [1914 г.]. В классной комнате. По ошибке священник (урок слова Божьего) начал первым, и мой [урок] пришелся на время с 12.30 до 12.50. Дал ему [Алексею] почитать «Три мышонка» из книги «Матушки Гусыни», потом он повторял за мной. Напрочь отказывается прикладывать какие-либо усилия для поддержания разговора. Главным образом занят тем, что разглядывает меня[76], мою одежду и движения…

22 января. Рассматриваем вместе «Golliwog's Circus Book»[77]. Он пишет цветными угольными карандашами письмо А.Н. [своей сестре Анастасии Николаевне]. После этого мы мастерим бумажную шапку, после чего интерес оживляется, и он даже говорит мне пару слов.

25 января. На софе. Подобрав ноги, разговариваем о его собаке, и я показываю ему затем новую книжку с картинками. После этого каждый из нас делает по бумажной шапке, которые не получаются, начинаем после этого бумажные коробки. Я показываю ему готовую. Он говорит кое-какие английские слова, пока мастерит коробку, и ставит сопутствующие вопросы на английском.

1 февраля. А.Н. во время занятий неожиданно стал ходить по комнате, но при этом поборол свою робость и делал замечания. В общем, несколько лучше.

3 февраля. Рисуем с завязанными глазами на доске. Приделываем свиные хвосты; он держится уже не так сдержанно.

8 февраля. Во время занятия играем на полу, и я делаю бумажные флажки, разрисовываю и раскрашиваю их. Он раскрашивает один — я другой. Потом заворачиваем их кончики и соединяем в связку с помощью проволоки.

10, 17, 24 февраля. На этих трех уроках играли на полу. Прогресс мизерный. Слишком много праздников — карнавал и первая неделя поста.

1 марта. Повторяем детские рифмовки. Некоторые рассказывает, на других сбивается.

3 марта. Он выходит немного прогуляться, но затем все же усаживается за стол. Начинаем историю «Рыбак из Йорка». Он понимает очень мало. Приходит с урока музыки А.Н. [Анастасия] и все объясняет ему по-русски».

На один такой урок английского входят царица и великая княжна Мария, ставя Гиббса в такое же неловкое положение, как в свое время его коллегу Жильяра; не будучи уверен в требованиях этикета, он продолжает стоя. В конце занятия царица осведомляется об успехах детей. Гиббс сообщает:

«Затем речь зашла о занятиях с А.Н., и Ее Императорское Величество спросили меня, какова его успеваемость. Я ответил, что это медленная и тяжелая работа, и иногда он говорит крайне мало — сначала совершенно ничего, поскольку сперва был занят исключительно разглядыванием меня и деталей моей одежды, — похоже, это позабавило Ее Величество. Она считает, что он очень застенчив и ему нужно ко мне привыкнуть, я же возражаю, что сожалею о том, что получил так мало времени […]. Я показываю ей книги, которые использую. Кажется, они ее заинтересовали».

Урок в конце недели начинается многообещающе для учителя. Царевич приносит с собой проволоку. Гиббс и он режут ее на две части, из которых делают телеграфно-телефонные провода, зажимают их между зубами и «телеграфируют» друг другу. Для Алеши полная неожиданность, что он может «слышать» зубами. После этого Гиббс читает продолжение рассказа, и на сей раз Алеша отвечает неплохо (на английском) на поставленные по окончании вопросы. Но эйфория длится недолго. Гиббс пишет:

«Посредине урока он испрашивает дозволения позвать Деревенько, и когда тот приходит, то просит его принести сладостей. Матрос возвращается со стаканом шоколада, который ребенок с наслаждением поглощает. Эта привычка теперь укореняется, и ее необходимо пресечь».

«Неприлично таким образом кушать в обществе», — возмущается в заключение Гиббс, которому такое поведение явно непривычно. Но как укротить маленького избалованного ученика, который к тому же еще и Императорское Высочество…