Цесаревич Алексей

Буря проходит стороной, и когда в ноябре того же года Вильгельм направляет Николаю запрос, нельзя ли соединить германскую и российскую сети железных дорог, царь отвечает, что поручит изучить этот вопрос своему министру Коковцову. В этом письме он, в частности, пишет: «Турки, по моим расчетам, полностью ослабли. Дай Бог, чтобы не все мы в конце оказались в трудном положении!».

Это было осенью 1913 года. Бряцание оружием, провокация или разведка боем перед величайшим и серьезнейшим противостоянием? Царь об этом уже не задумывается. Мог ли он знать, что Германия уже завершила последний этап перевооружения и была отлично информирована, что в России это могло произойти не ранее, чем через год-другой? И предпринимаются все усилия, чтобы подорвать благоприятное состояние страны («непобедимость», как однажды высказался Вильгельм по поводу успехов реформ и процветания экономики в России).

Очевидно, подобное развитие международных отношений казалось Николаю невероятным: когда же весной 1914 года его министр внутренних дел представил доказательства тайных военных приготовлений Германии, он не поверил и отклонил предостережения как измышления. Даже если царь и не совсем доверял Вильгельму, его поведение он принимал за театральную позу и был убежден в том, что сама мысль о союзе России с Францией и Англией должна удержать Вильгельма от ввязывания в конфликт.

Между тем царь Николай вынужден обходиться без своего мудрого, трезвого и лояльного премьер-министра и министра финансов Коковцова. В свое время тот настоятельно рекомендовал царю с учетом общественного мнения — независимо от того, насколько правдивы были распространяемые о нем слухи, — навсегда удалить Распутина от двора. Тогда царь признал такую необходимость, и Распутин — как часто случалось до и после — на какое-то время исчез. Вот и теперь Распутин подался на лето на свою сибирскую родину. Однако прежде заплел против Коковцова, в котором, благодаря откровенности царицы или Вырубовой, распознал своего критика, а значит, врага, такую сильную интригу, что царь после беспрестанных дискуссий с царицей отстраняет Коковцова от государственных дел.

Какое сходство: Коковцов по той же самой причине, что и Столыпин, несмотря на заслуги перед Россией и короной, подвергается острейшей критике со стороны царицы. Даже гибель Столыпина, который, на пороге смерти еще раз доказывает свою верность царю, не может примирить ее с критиком «старца» и лишь вызывает у нее холодное замечание: «Кто выступает против Божьего человека, тому нечего ждать его милости…». И обращается к преемнику Столыпина на посту премьер-министра, Коковцову: «Не нужно сожалеть о тех, которых больше нет на земле. То, что они мертвы, означает, что свои земные задачи они исполнили. Я возлагаю свои надежды на Вас и рассчитываю, что Вы будете мыслить самостоятельно и не будете ставить себе в пример своего предшественника». Коковцов вспоминает в своих мемуарах, что у него не нашлось слов в ответ на эти слова царицы, произнесенные всего через несколько дней после мучительной смерти Столыпина.

Теперь заглушен и голос Коковцова. И круг компетентных и в то же время честных по отношению к происходящему советников начинает редеть. Кто отважится ради критики явлений, наносящих ущерб политико-общественной жизни и династии России, рисковать своим постом?

В апреле царская семья отправляется в Ливадию. Крымский полуостров весь в цвету. В первые дни Жильяр выезжает с Алешей на автомобильные экскурсии в сопровождении одного лишь царского адъютанта. Царевич такой довольный, каким уже давно не был, да и царя Жильяр редко видел таким расслабившимся — он на несколько часов освобождается от груза государственных обязанностей. Энергия престолонаследника выплескивается через край, он ползает по последним островкам снега, и кажется, будто впереди ничем не омраченное и гармоничное развитие и мальчик снова может с уверенностью глядеть в будущее.

Вскоре после этого Николай дает уговорить себя на поездку в Констанцу. Министр иностранных дел Сазонов убеждает его в полезности тесных отношений между русским императорским и румынским королевским домами, так как это могло бы удержать румынскую правящую династию немецкого происхождения от выступления в случае кризиса на германской стороне и тем самым усилить блок оси Север — Юг.