Цесаревич Вася

Какое-то время кроме музыки и песни в машине был слышен только ровный гул двигателя, но чуть позже с переднего пассажирского сидения раздалось что-то похожее на сдавленные всхлипывания. Красный старательно смотрел только на дорогу перед собой и левое боковое зеркало. В салонное зеркало заднего вида он заглядывать не решился. Но вот музыка смолкла.

— Ещё…

Голос Вася не узнал, но невидимый оркестр подчинился просьбе и заиграл вновь.

Когда моя душа порвется от натуги,

Истрепана вконец об острые углы,

Дай, Господи, сложить мне голову за други,

Влетев на всем скаку в безмолвье серой мглы.

Мы были заодно, мы жили воедино

И в жизни, как один, стояли на своем,

Деля весь мир на две неравных половины -

Все те, кто против нас, и те, кто не причем.

Взрослея не по дням в пожаре русской смуты,

Нам рано довелось искать себя в бою,

Меняя целый век на краткую минуту,

В которую мы все стояли на краю…

(Сергей Трофимов)

С последними аккордами по подголовнику застучали маленькие кулачки Веры Столыпиной:

— Выключи! Не трави душу, немедленно выключи!

— Да! — сквозь рыдания поддержала подругу Катя Орджоникидзе.

Красный молча пожал плечами и нажал три кнопки в обратной последовательности. Потом подумал, сбросил скорость, и притёр машину к обочине.

— Не вздумай останавливаться! — потребовала Лиза Бонч-Бруевич, и неожиданно добавила. — Бесчувственный болван и дурак!

Вот и пойми этот прекрасный женский пол — итальянским кастратам в опере «Браво!» кричат, картавому кокаинисту Вертинскому рукоплещут, а за две хорошие песни дураком и болваном обозвали. Где логика, где разум?

(Примечание автора: Я в возрасте капитана Родионова понимал разницу между терминами гормоны, гармони, гармония и гармоники, но имел слабое представление о правильном толковании именно первого термина. Последний, как радиолюбителю, был хорошо известен. Но в женской логике и на шестом десятке как-то… профан, короче. J)

Следующие километров триста ехали в полном молчании. Останавливались на ямских станциях, заправляли машину, сидели за одним столом в кафе, но всё это молча, избегая встречаться друг с другом глазами. Нет, как раз Василий многократно пытался поймать чей-нибудь взгляд, но девушки упорно рассматривали пол или столешницу, и даже заказ делали попросту ткнув нужную строчку в меню.

Если собирались таким образом испортить Васе аппетит, то напрасно надеялись. Кормили на ямских станциях замечательно, и он с большим удовольствием умял запоздавший обед. Без фанатизма и злоупотреблений, но вкусно и сытно. На первое взял сборную селяночку с расстегаями, потом для лучшего пищеварения — кулебяку и майонез из судака, а на второе удовольствовался фаршированными рублеными яйцами запечёнными перепелами. Обошёлся без десерта и чай пить не стал, но горячий клюквенно-брусничный сбитень с двумя ещё теплыми калачами удачно их заменили.

Девушки таким аппетитом похвастаться не могли, поэтому ограничились разварными стерлядками, обложенными раковыми шейками, мороженым с шоколадом, чаем, да пирожками с всё той же брусникой. А что делать, если эта ягода единственная, что способна сохраниться до весны? Есть, правда, ещё клюква, но очень на любителя. По мнению Василия пирожками с клюквой можно врагов народа кормить.

И после обеда долгое время ехали в полном молчании. Лишь когда стемнело, Лиза Бонч-Бруевич осторожно опустила ладошку на руку Василия, лежащую на рычаге переключения скоростей.

— Вася, а мы без остановок, или где-нибудь переночуем?

На задних сиденьях послышался шумный вздох облегчения, и на Красного обрушились пулемётные очереди вопросов:

— До Москвы ещё далеко, Васенька?

— А тебе не страшно ехать в темноте?

— Почему ты половому в трактире рубль чаевых дал, а не полтину?

— Разве это не кафе с официантом было?

— А какая разница?

— Мы с какой скоростью сейчас едем?

— Вася, что будет, если сейчас на дорогу выскочит лось?

— А если медведь?

— Ой, а мне спать не в чем. Васенька, есть поблизости магазин, где можно купить ночную рубашку?

Вот последний вопрос Красного изрядно озадачил. Даже в бытность свою капитаном Родионовым он как-то не задумывался откуда берутся детали женского туалета. Теоретически знал, что бывают такие магазины и отделы в универмагах, но самому посещать их не доводилось. А уж ночные рубашки видел только небрежно отброшенными на спинку стула, да и то в темноте.

Поэтому смущённо кашлянул и уточнил:

— Солнышки мои, вы точно уверены, что это нужно обсуждать именно со мной?

— А что такого? — удивилась Верочка Столыпина. — Во-первых, ты сам только что назвал нас своими солнышками.