Цезарь

— Если останетесь вместе, — говорил он, — Цезарь будет уважать вас больше, а если попросите пощады, он простит вас легче. И все же подумайте, что вам надлежит делать, вы сами хозяева своей судьбы. Подумайте, примите решение, я не стану осуждать никого. Если ваши чувства меняются так же легко, как направление ветра, я сочту это изменение необходимым. Хотите противостоять несчастью, одолеть опасность, защитить свободу? Я воздам вам хвалу, буду восхищаться вашей порядочностью и предложу себя на должность главнокомандующего, чтобы воевать рядом с вами. И только когда вы поймете, как складывается судьба вашей родины — так как родина ваша не Андруметис, не Утика, но Рим, который много раз, благодаря собственным достоинству и славе, преодолевал куда более глубокие пропасти, чем теперь, — у вас останется еще много возможностей для спасения, много возможностей оказаться в безопасности. Важно, чтобы вы боролись против человека, который действует не по своей воле, а под давлением обстоятельств и которого собственные проблемы разрывают и растаскивают одновременно в разные стороны. Испания, взбунтовавшись против Цезаря, перешла на сторону помпеянцев. Сам Рим еще не полностью попал в ярмо, к которому не привыкнет никогда. Он непременно восстанет против рабства, он готов восстать при малейшем изменении. Не убегайте от опасности, напротив, учитесь даже у врага, который, для того чтобы творить все эти несправедливости, сам ежедневно рискует жизнью, который, воюя, никогда не уверен в полной победе. И да будет ваша жизнь счастливой, если станете победителями, и пусть вас ждет самая славная смерть, если вам суждено умереть в бою. И наконец, думайте и молитесь богам, чтобы ваши честность и преданность, которые вы уже доказали, позволили привести к победному исходу все принятые вами решения!

Так говорил Катон. Не только его слова, но и он сам вызывали понимание и уважение слушавших; большинство из них, видя достоинства его души, его человечность и смелость, забыли о сиюминутной опасности и смотрели на Катона, как на человека непобедимого. Таким образом он получил все полномочия.

— Лучше умереть, — говорили они, слушая Катона, — чем спасти свою жизнь, предав такую честную и чистую веру!

Один из «тех трехсот» предложил предоставить свободу рабам, почти все собрание тут же поддержало эту идею. Но Катон был против.

— Такое, — сказал он, — неверно и незаконно. Только если их освободят хозяева, я смогу принять в свою армию любого, кто в состоянии носить оружие.

Тогда поднялись несколько человек и воскликнули:

— Мы предоставляем свободу своим рабам!

— Хорошо, — ответил Катон. — Необходимо узаконить эту декларацию.

Все выступления были записаны.

В то же время Катон получил письма от Юбы и Сципиона. Юба отступил в горы и еще не успел совершить своей фатальной вылазки на Заму. Он хотел узнать, каковы планы Катона.

«Если хочешь покинуть Утику и встретиться со мной, — писал Юба, — то я буду тебя ждать. Если же захочешь там обороняться, то я прибуду со своей армией тебе на помощь».

Сципион стоял на якоре за высоким скалистым мысом невдалеке от У тики и ждал, какое решение примет Катон.

Катон задержал у себя посланцев, доставивших ему письма, пока не узнал о позиции «тех трехсот». Но вскоре собрание разделилось на два лагеря. Сенаторы из Рима, которые любой ценой хотели побыстрее усесться в свои курульные кресла, были полны энтузиазма и готовы на любые жертвы ради достижения этой цели; после речи Катона они освободили своих рабов, и тех тут же призвали на военную службу. Другие — торговцы, спекулянты, занимавшиеся доставкой товаров по морю, или мнившие себя всадниками, чье основное занятие составляла торговля рабами, очень быстро забыли о словах Катона, а если и помнили, то только то, что осело у них в голове после того, как они пропустили эти высказывания через призму своих понятий.

«Они коррумпированы, — пишет Плутарх, — и теряют тепло, едва успев согреться, остывают, как только удаляются от огня.

Таковы были эти люди, разгоряченные присутствием Катона. Пока Катон был там, пока находился у них перед глазами, пока говорил им речи и вдохновлял их, все шло великолепно, но стоило им остаться наедине с собственными мыслями, как страх перед Цезарем изгонял из их душ даже след уважения к Катону, к его порядочности и законопослушанию».

И действительно, вот какие велись разговоры.