Цезарь

— Вообще, кто мы мы такие и кого собираемся ослушаться? Разве не в Цезаре сосредоточена сегодня вся сила Рима? Ни один из нас не является ни Помпеем, ни Сципионом, ни даже Катоном. Мы просто торговцы, у которых нет другой цели, кроме как быть порядочными торговцами. Нам нет места в политике ни сейчас, ни в будущем. Когда другие унижаются перед мерзким ликом террора, и унижаются намного больше, чем следовало бы, почему-то именно мы, жалкие и несчастные, должны, видите ли, выбрать этот момент для того, чтобы бороться за свободу Рима! Это же чистое безрассудство — вести здесь, в Утике, войну против того, от кого сбежали и Катон, и Великий Помпей, оставив в его руках власть над миром! Что нам делать? Мы освободим наших рабов, но кто мы сами, как не несчастные рабы, которым остается лишь та свобода, которую соизволит даровать нам Цезарь. Пора отрезветь! Покончить с этим кошмаром! Пора бы каждому знать свое место. И, пока еще есть возможность, обратиться к милости победителя и попросить его соблаговолить принять нас!

Заметьте, так говорили самые умеренные, остальные же вообще ничего не говорили, а только ждали удобного случая, чтобы захватить сенаторов и сдать их Цезарю. Итак, самые честные из рядов этих достойных торговцев, которые в мирное время считали бы постыдным не уважать законы, сейчас помышляли только о предательстве.

Катон хорошо знал, с кем имеет дело, а потому не хотел, чтобы Юба и Сципион подверглись той же опасности, которая грозила сенаторам и даже ему самому, так как не мог быть уверен, что, если бы Цезарь сильно захотел того, эти люди не предали бы его немедленно. И поэтому он написал Юбе и Сципиону, чтобы они не думали приближаться к Утике.

Тогда Сципион решил идти в Испанию, а Юба — остаться в своей столице. Мы уже знаем, что с ними обоими произошло.

В это время, помимо кавалеристов, которые грабили Утику и получили вознаграждение от Катона и Суллы, в поисках убежища прибыла еще одна довольно многочисленная группа всадников.

Вспомнив про грабеж, Катон закрыл перед ними ворота. Тогда они направили к нему парламентеров. Одни беглецы хотели найти Юбу, другие просились под командование Катона. Парламентеры имели задание посоветоваться с Катоном относительно того, как им быть дальше. Среди беглецов были люди, знавшие, что жители города на стороне Цезаря, и потому опасавшиеся входить в него. Они просили Катона прибыть к ним.

Но Катон находился в ситуации, сходной с той, в которой оказался Данте во Флоренции, когда он, должный отправить кого-нибудь в Венецию, сказал себе: «Если я останусь, кто тогда пойдет? А если пойду, кто тогда останется?»

И Катон поручил Марку Рабирию остаться в городе и не спускать глаз с «тех трехсот». Сам же взял с собой сенаторов, вышел с ними из города и отправился на переговоры. В его отсутствие Марк Рабирий должен был принять списки рабов, объявленных свободными, обращаться с населением мягко, никого не обижать.

Командиры кавалерийской части поджидали Катона с нетерпением. Они прекрасно понимали, что этот человек — их единственная надежда. В свою очередь и он рассчитывал на них.

Катон обратился к ним с настойчивой просьбой выбрать между ним и Юбой, советуя выбрать его; затем, выбирая таким же образом между Римом и Замой, советовал выбрать Рим. Он призвал их сплотиться вокруг сенаторов, которые, если и не являлись материальной силой, то хотя бы выражали силу политическую. Кавалерия могла бы войти вместе с ним в Утику, хорошо укрепленный город, прекрасно снабженный продовольствием и боеприпасами на несколько лет, и уже оттуда противостоять Цезарю, как некогда Марсель, который, хоть и не имел таких преимуществ, а все же устоял.

Со слезами на глазах сенаторы обратились к солдатам с той же просьбой. Командиры отошли, чтобы посоветоваться со своими подчиненными.

В ожидании Катон уселся на небольшой холм вместе с сенаторами. Но не успели они разместиться, как увидели, что к ним направляется галопом всадник. Это был Марк Рабирий, мчавшийся во весь опор сообщить, что «те триста» взбунтовались, спровоцировали недовольство среди горожан, разжигая их страсти.

Этот бунт был смертельно опасен для сенаторов, поэтому они заныли и начали умолять Катона не бросать их на произвол судьбы. В этой страшной буре он был для них единственной путеводной звездой, оставшейся яркой и незапятнанной на небосводе, и каждый заблудший или потерпевший крушение устремлялся к ней.

Катон послал Марка Рабирия обратно в Утику сообщить от его имени «тем тремстам», что они должны непременно дождаться его, прежде чем принять какое-либо решение. Тот отправился.

Между тем вернулись командиры.