Цезарь

«Человек — это подлый, жестокий и тщеславный зверь, для которого запаха неудачно затушенной лампы достаточно, чтобы убить себе подобного в утробе матери своей. Брошенный голым на землю, словно омытый стонами и плачем, он в качестве одной из привилегий своих имеет слезы. Смех же дается ему не раньше, чем ему исполнится сорок дней. Он не чувствует, что живет, если не страдает, и его единственное преступление состоит в том, что он родился. Из всех животных только у него одного нет больше никакого инстинкта, кроме плача. Только ему ведомы амбиции, предрассудки, волнения и похороны, забота о том, что случится после него. Нет другого зверя, жизнь которого держалась бы на таком тонком волоске, никому не ведомы более жгучие желания, жуткий страх или безумные обиды; самая малая его боль не может компенсироваться самой что ни на есть огромной радостью. И без того короткая его жизнь еще более сокращается сном, который поглощает ее почти наполовину; ночью, которая без сна превращается в сплошное мучение; детством, когда он живет не думая; старостью, когда живет только для того, чтобы страдать; страхом, болями, увечьем. И все же столь короткое время жизни является самым великим даром природы. Несмотря на все муки, человек, сотворенный таким образом, хотел бы жить дольше; стремление к бессмертию терзает его; он верит в душу, в другую жизнь, ждет манны небесной, беспокоится о себе подобных. Детский сон!.. Даже если бы он смог пережить самого себя, он все равно не успокоился бы. Тогда у него отобрали бы самый драгоценный дар жизни — смерть, быструю желанную смерть, более того, она стала бы еще ужасней, так как вела бы к еще большим страданиям. Лишенные высшего счастья не родиться вообще, мы не имели бы единственного данного нам утешения — вернуться в небытие. Но нет, человек возвращается туда, откуда пришел, после смерти он становится тем, кем был до своего рождения».

Знаете ли вы, что может повергнуть вас глубже в отчаяние и более всего склонить к самоубийству, чем эта ужасная мораль о небытии? Как далеки от этого все утешения христианской религии, обещающей нам другую жизнь! Как далеки и все осуждения самоубийства, сконцентрированные в одном стихе Шекспира: «Это единственное непростительное преступление, в котором отсутствуют угрызения совести».

Плиний затем добавляет:

«Смерть — это один из богов, к которому мы чаще всего взываем».

И действительно, этот культ стал почти универсальным. У самоубийц постоянно на устах имена Катона и Брута, и к этим столпам адамантовым они прикрепляют врата, запирают их на засов, врата, ведущие в бездонную пропасть, которую посетил Вергилий за сорок лет до нашей эры и которую посетит Данте тысячу девятьсот лет спустя.

В античности в смерти находили некое пагубное сладострастие, заставлявшее с легкостью расставаться с жизнью, в которой не могли больше найти страсть и радость.

Взгляните на всесильных царей: чем они все занимаются, за редким исключением? Безостановочно углубляют пропасть безудержной развращенности, в которую падают. Пока Гелиогабал[411] готовил к самоубийству свое тело, приказывая сплести шнурок из пурпурного шелка, на котором он повесится, вымостить порфиром[412] двор, чтобы разбить о него голову, выскоблить изумруд, чтобы заложить внутрь яд, он убивал свою душу, погрязнув в разврате и крови.

Как мы можем принять это жуткое заключение Плиния, а римляне приняли его, что смерть — это наивысшее благо, а жизнь — наивысшее страдание? Зачем тогда жить, когда так легко умереть?

По Плинию, самоубийство — это утешение римлян: «Сколь несчастны эти бессмертные боги, не могущие противопоставить беде наивысшее благо, коим обладает человек».

Ах! Насколько иначе думает «лебедь из Мантуи», сладкоголосый Вергилий: «Счастлив тот, кто смог познать источник вещей и бросить вызов, попирая ногами беспокойного ненасытного Ахеронта![413]» Затем, видя на том свете самоубийц, а видит он их жестоко наказанными, высказывает желание, «чтобы и смерть не избавила их от мук и треволнений земных».

О каких же еще самоубийцах хотел сказать Вергилий, как не о Катоне и Бруте?

Во времена царей самоубийство стало избавлением от всех страданий, универсальным средством от всякой боли, утешением для бедных, местью ссыльного или сытого по горло. Это побег души из-под стражи, это лекарство от пресыщения для богатых.

У простого человека нет хлеба. Что делать? Читайте у Горация: он окутывает голову рваной тогой и бросается в Тибр с моста Фабриция.

Гладиатор в цирке считает, что смерть может наступить слишком поздно, и что же он делает? Читайте у Сенеки[414]: он засовывает голову под обод телеги, которой управляет, и колесо, вращаясь, ломает ему позвоночник.

Бывает так, что добровольная смерть является демонстрацией протеста по отношению к власть имущим. Достойны восхищения те оскорбленные и оболганные, кто решил не отдавать свое тело на поругание таким злодеям, как Тиберий[415] или Нерон.