Цезарь

У Красса было четыре или пять когорт, около сотни всадников и пять ликторов. К ним начали присоединяться заблудившиеся римские воины, но тут впереди появился враг.

Красс поднялся на холм и оттуда увидел на расстоянии примерно половины лье другой холм, сплошь усыпанный людьми, оружие их блестело, отражая солнце. Оказалось, второй холм захватили люди Октавия.

Это была последняя надежда.

Парфяне тем временем направились прямиком к Крассу, словно точно знали, где находится полководец, и начали атаку.

XLIV

Известно, как атакуют парфяне.

Но на сей раз атаковали не только они. Октавий, которого они сначала не хотели трогать, увидев своего полководца в опасности, призвал добровольцев поспешить ему на помощь.

Сначала откликнулись пятьсот человек, затем вслед помчались и остальные четыре с половиной тысячи. Словно стальная лавина обрушились они с холма, отбросили врага и соединились с армией Красса.

Затем, разместив Красса в центре, прикрыли его своими телами и щитами и начали кричать врагу:

— Можете теперь метать свои стрелы сколько хотите! Но только нет такой парфянской стрелы, которая коснулась бы Красса прежде, чем все мы умрем, сражаясь за него!

И так, стоя плечом к плечу, эта неуязвимая благодаря щитам армия начала отступать.

Сурена с беспокойством отметил, что вокруг Красса остались лишь люди со щитами — большинство легковооруженных солдат было уже перебито. Щиты, конечно, не могли полностью оградить от стрел, но значительно смягчали смертоносную силу удара. Сгруппированные таким образом римляне напоминали огромную черепаху с железным панцирем, которая, хотя и медленно, но все же двигалась, приближаясь к гористой местности. Он понимал, что там его кавалерия, основная ударная сила, будет бесполезна, он чувствовал, что боевой дух парфян падает, и не сомневался в том, что если с наступлением темноты римляне покинут равнину, они будут недосягаемы.

Тогда варвар вновь прибег к хитрости, которая всегда выручала его не меньше, чем сила и храбрость. Он позволил вырваться из плена нескольким римским солдатам и для вящей убедительности даже выслал погоню. По приказу сурены парфяне в присутствии военнопленных специально вели разговоры о том, что, мол, римляне ошибаются, думая, будто царь Ород хочет их уничтожить; напротив, ему противна непримиримая вражда, и он желает великодушно обойтись с Крассом, завоевать его дружбу, и если бы Красс сдался, то к нему и его солдатам отнеслись бы самым гуманным образом.

Пленные, сбежав от преследователей и их стрел, добрались до своих товарищей, которым обо всем рассказали. Их привели к Крассу — они повторили ему историю, придуманную суреной.

Тот внимательно следил за ними и, увидев, что они благополучно добрались до своих и в римском лагере поднялось волнение, тут же остановил атаку.

Затем спустил тетиву лука, в сопровождении своих воинов приблизился к Крассу и, протянув правую руку, сделал знак, что хочет говорить.

Видя этот демонстративно мирный жест, римляне тут же смолкли и услышали голос парфянского полководца:

— Римляне! Царь заставил вас испытать его мощь и силу не потому, что хотел того, но потому, что вы вторглись в его страну. Сейчас же, отпуская вас на родину целыми и невредимыми, он хочет доказать тем самым добрые свои намерения, он вовсе не желает препятствовать вашему спасению!

Поскольку эти слова служили подтверждением тому, что сообщили сбежавшие пленные, римляне восприняли их с радостью и доверием. Лишь Красс недоверчиво покачал головой. От всех переговоров, которые были v него до сих пор с парфянами, он терпел лишь беды, это были не более чем уловки и наглый обман. И сейчас он не видел причин, по которым парфяне вдруг изменили бы своему обычаю.

Итак, он не поверил и начал совещаться с командирами, будучи твердо убежден, что надо отказаться от любых предложений, сколь заманчивыми они ни казались бы. Главное — продолжить отступление к горам, причем без промедления.

Но тут крики солдат прервали их совещание. Они тоже посовещались между собой и решили, что их полководец должен пойти к сурене — ведь тот первым протянул ему руку — и принять высказанные парфянским главнокомандующим предложения.

Красс было воспротивился, но их уговоры перешли в настойчивые требования. Крики и оскорбления зазвучали громче. И все они были обращены к Крассу. Солдаты обзывали Красса предателем и трусом, обвиняли в том, что он бросает их в бой против того, с кем даже не решается вступить в переговоры, хотя эти люди пришли к ним безоружными.