Цезарь

Цезарь, император, шлет привет Цицерону, императору!

«Ты ничуть не ошибался, и ты действительно прекрасно знаешь меня. Ничто так не чуждо мне, как жестокость. Я счастлив и горд, уверяю тебя, что ты обо мне такого мнения. Мне говорят, что люди, которых я отпустил целыми и невредимыми, воспользуются своей свободой, подаренной им мною, чтобы направить против меня оружие. Что ж! пусть они поступают так: я останусь верен себе, они – себе. Но сделай для меня одну вещь: пусть я как можно скорее увижу тебя в Риме, чтобы я мог, как я уже привык, прибегнуть к твоим советам и во всем пользоваться твоей помощью. Никто так не дорог мне, как твой бесценный Долабелла, можешь быть уверен в этом. Его доброта, его рассудительность, его нежность ко мне тебе в том порукой».

Против Цезаря было огромное предубеждение.

Сторона, против которой он выступал, называлась стороной честных людей. Цезарь решил быть более честным, чем эти честные люди.

Аристократия, с которой он сражался, следовала старому закону, закону Эвменид, как говорил Эсхил, закону мести. Он же провозгласил новый закон, закон Минервы, закон доброты.

Было ли это естественным свойством его души, «которой, – говорит Светоний, – ненависть была незнакома, и которая если мстила, то мстила очень неохотно»? Был ли это расчет? Расчет в любом случае высокий, расчет человека, который сознавал, что после резни Суллы и бойни Мария победу можно было одержать, вызвав изумление своим милосердием.

Мы уже рассказали, как обращались в бегство люди и целые города; но время бежать было только у жителей достаточно отдаленных поселений. Цезарь двигался так стремительно, что в близлежащие города он входил через считанные мгновения после того, как туда долетела весть, что он идет.

Так что у этих людей не было никакой возможности бежать. Им приходилось оставаться на месте в ожидании погромов, пожаров, смерти. Цезарь проходил, никого не грабя, ничего не поджигая, не убив ни одного человека.

Это было так ново, так неожиданно, что люди, которым он не причинял вреда, оставались в полном изумлении. Неужели это был тот самый племянник Мария, тот самый сообщник Катилины, тот самый подстрекатель Клодия? Никаких грабежей! никаких пожаров! никаких казней! в то время как Помпей, человек порядка, представитель морали и закона, напротив, объявлял своими врагами кого только угодно, и не обещал ничего, кроме проскрипций, розг, виселиц.

Об этом сообщают вовсе не его враги; если бы это было так, я первый сказал бы вам: не верьте в то зло, которое приписывают побежденному, особенно в гражданских войнах. – Нет, это говорит Цицерон.

Впрочем, взгляните сами; вот выдержки из того, что он рассказывает о планах Помпея:

«Вы не представляете себе (это он пишет Аттику), вы не представляете себе, до какой степени наш дорогой Гней старается быть вторым Суллой. Я знаю, о чем говорю; впрочем, он никогда этого особенно и не скрывал.

– Так что же! скажете вы мне, вы знаете это, и вы остаетесь там, где вы есть?

– Ах! всеблагие боги! я остаюсь не их симпатии, знайте это, но из признательности.

Выходит, вы не считаете это дело правильным? скажете вы.

– Напротив, превосходным; но помните, что оно будет поддержано отвратительными средствами.

Их намерение заключается в том, чтобы сначала уморить Рим и Италию голодом, затем разорить и пожечь все и, я ручаюсь вам, они без всяких угрызений совести будут грабить богатых!..»