Цезарь

Беглецы были вынуждены сделать привал на бугре, у подножия которого протекал ручей. Цезарь немедленно завладел этим ручьем и, чтобы лишить врага возможности утолить жажду, он занял четыре тысячи человек рытьем рва между холмом, который занимал враг, и ручьем.

Тогда, умирая от жажды, видя, что все пути к отступлению отрезаны, каждую минуту ожидая нападения солдат Цезаря сзади, помпеянцы отправили к Цезарю парламентеров. Они просили о сдаче в плен. Цезарь ответил, что завтра утром он примет их сдачу, а пока те, кого мучает жажда, могут подойти и напиться. Помпеянцы стали понемногу спускаться.

Встречаясь, цезарианцы и помпеянцы узнавали друг в друге старых друзей, протягивали друг другу руки, бросались друг к другу в объятия, как если бы три часа назад они вовсе не собирались друг друга перерезать. Ночь прошла в такого рода проявлениях приязни.

Те, у кого была пища, делились ею с теми, у кого ее не было; все разжигали костры и усаживались вокруг них; можно было подумать. Что все эти люди собрались здесь на праздник. На следующее утро Цезарь появился среди них.

Многие сенаторы воспользовались этой ночью, чтобы спастись. Оставшимся он подал знак разом и рукой, и улыбкой.

– Встаньте, – сказал он им; – Цезарь не знает врагов на следующий день после победы!

Все столпились вокруг него, пожимая руки, которые он им протягивал, и целуя край его боевого плаща, наброшенного ему на плечи. Цезарианцы и помпеянцы вернулись в лагерь, смешавшись между собой.

Цезарь осмотрел поле боя. Он потерял от силы двести человек. Тогда он спросил, что сталось с тем Крастинием, который пообещал ему, что он увидит его вновь либо мертвым, либо победителем, и который так отважно начал атаку. Вот что он узнал:

Крастиний, покинув его, как мы уже сказали, ринулся на врага, увлекая за собой свою когорту; он изрубил в куски первых, кто попался ему на пути, и ворвался в самую толщу вражеских батальонов. Там он ожесточенно сражался; но поскольку он все время продолжал кричать: «Вперед, за Венеру-Победительницу!» один помпеянец нанес ему такой удар мечом в рот, что острие клинка вышло из его затылка. Крастиний погиб с одного удара.

«На поле боя, – говорит сам Цезарь, – нашли пятнадцать тысяч павших или умирающих солдат неприятеля»; и в их числе – его ярого врага Луция Домиция.

Было захвачено двадцать четыре или двадцать пять тысяч пленных; это значит, что двадцать четыре или двадцать пять тысяч человек было помиловано, и часть из них была причислена к армии Цезаря. Было взято восемь орлов и сто восемьдесят знамен. И однако, победителя терзала сильная тревога.

Перед началом сражения и даже во время него он поручил своим офицерам и солдатам не убивать Брута, а напротив, поберечь его, и привести его к нему, только если он сдастся добровольно; если он будет защищаться, когда его попытаются остановить, следует позволить ему бежать. Вы помните, что Брут был сыном Сервилии, и что Цезарь долгое время был любовником Сервилии.

После сражения он стал спрашивать известий о Бруте. Видели, как он сражался, но никто не знал, что с ним случилось после. Цезарь велел искать его и сам искал среди убитых. В действительности же после битвы Брут спрятался в каком-то болоте, полном стоячей воды и заросшем камышом; потом ночью он выбрался из него и дошел до Лариссы.

Там, узнав, как Цезарь беспокоится о его жизни, он написал ему несколько слов, чтобы тот не волновался. Цезарь тут же отправил ему послание, требуя, чтобы он явился к нему. Брут явился.

Цезарь раскрыл ему объятия, со слезами прижал его к сердцу, и отнюдь не ограничился тем, что простил его, но и обращался с ним более предупредительно, чем с любым из своих друзей.

Вечером после сражения Цезарь вручил своим солдатам три награды, со свободой присудить их тем, кто, по их мнению, был их более всего достоин.

Солдаты присудили первую награду ему, как тому, кто сражался доблестнее всех; вторая награда была пожалована командиру десятого легиона; наконец, третья была посмертно вручена Крастинию. Все предметы, из которых состояла эта воинская награда, были положены вместе с Крастинием в его могилу, вырытую по приказу Цезаря отдельно от общего захоронения.

В палатке Помпея он нашел всю его переписку.

Цезарь сжег ее, не прочитав ни единого письма.

– Что ты делаешь? – спросил Антоний.

– Сжигаю эти письма, – ответил Цезарь, – чтобы они не побудили меня к мести.

И, когда афиняне пришли просить его о помиловании:

– Сколько раз еще, – сказал он им, – слава ваших предков будет служить извинением вашим ошибкам?

А потом он произнес, глядя на покрытое телами убитых поле сражения, слова, которые были его извинением перед богами и, быть может, перед самим собой.

– Увы! – сказал он, – они заставили меня сделать это! если бы Цезарь распустил свою армию, то, несмотря на столько побед, Катон осудил бы Цезаря, и Цезарь был бы приговорен!

Но вот в чем был вопрос: Не лучше ли было бы стать Фемистоклом-изгнанником, чем Цезарем-победителем?

Глава 69

Последуем за побежденным в его бегстве; потом мы вернемся к победителю.