Цезарь

С этого возвращения Цезаря всякий толковый историк начнет отсчет эры Империи; с этим возвращением Цезаря началось вторжение варваров, которое затопит Рим. Еще в самом начале гражданской войны Цезарь, высоко ценя этих людей, которых было так трудно победить, но которые были такими верными и открытыми союзниками, пожаловал право гражданства всем галлам, родившимся между Альпами и Эриданом. После Фарсала и Тапса в награду за услуги, которые они ему оказали, он сделал их сенаторами. Он сделал коллегами Цицерона центурионов, солдат и даже вольноотпущенников.

Именно тогда в Риме стали появляться эти знаменитые объявления:

«Граждан убедительно просят не показывать сенаторам дорогу в сенат».

Помимо непристойных песенок про Никомеда и про лысого победителя, все распевали еще и куплеты такого содержания:

«Цезарь ведет галлов позади своей триумфальной колесницы до самого сената; они сменили свои кельтские штаны на сенаторские тоги».

Цезарь действовал так вовсе не без причины: он хотел прибрать к своим рукам всю власть и все почести, а он знал, что такой сенат ни в чем не откажет ему. И действительно, почти единодушным голосованием, как сказали бы сегодня, ему пожаловали: право вершить суд над помпеянцами; право объявлять войну и заключать мир; право распределять провинции (за исключением народных) между преторами, включая трибунаты и диктатуры; он был провозглашен также отцом отечества и освободителем мира. Его сыновья, – а помимо Цезариона, чье рождение было сомнительно, у него не было сыновей, – его сыновья были бы объявлены imperatores. Над бронзовой статуей, изображающей Землю, установили его собственную с надписью Полубогу. Наконец, этот плешивый совратитель, покоривший галлов, но покорившийся Никомеду, был назван блюстителем нравов; а ведь не прошло еще и года с тех пор, как он поселил под супружеским кровом, рядом со своей женой Кальпурнией, красавицу Клеопатру, ее одиннадцатилетнего супруга и этого ребенка, который весь народ единодушно почитал его сыном, и которого назвали Цезарионом! а Гельвий Цинна, народный трибун, готовил закон, по которому Цезарю позволялось бы брать в жены столько женщин, сколько он пожелает, чтобы иметь наследников!

Это еще не все; перемены творились и в делах хозяйственных, и в уложениях государственных, и в сферах знания. Незыблемый Померий отступил, вовсе не по указу сената, а по воле одного-единственного человека. Календарь не был больше в согласии с исчислением лет: месяцы до сих пор считали по луне. Он обратился за помощью в исправлении календаря к египетским ученым, и отныне год стал делиться на триста шестьдесят пять дней.

Даже климат оказался побежден: жираф из Абиссинии и слон из Индии только что были убиты под передвижным лесом в римском цирке. Корабли сражаются на земле, и если бы Вергилий уже воспел поля и пастушков, никто не удивился бы при виде оленей, пасущихся в воздухе.

«Кто посмеет противоречить, – восклицает Мишле, – тому, кому природа и человечество не отказывали ни в чем, и кто сам никогда и никому ни в чем не отказывал, – ни в своей могущественной дружбе, ни в своих деньгах, ни даже в своей славе? – Так приходите же все, милости просим, декламировать, сражаться, петь, умирать в этой вакханалии рода человеческого, которая вихрем кружится вокруг напомаженной головы Империи. Жизнь, смерть – все это он один. Гладиатору есть чем утешиться, разглядывая зрителей. Версингеторикса уже удавили сегодня вечером, после триумфа. Сколько еще умрет из тех, кто сидит здесь! – Разве вы не видите, рядом с Цезарем, грациозную гадюку с Нила? Ее десятилетний супруг, которого она тоже погубит, это ее собственный Версингеторикс. – А по другую сторону от диктатора, вы заметили исхудалое лицо Кассия, узкий череп Брута: они оба так бледны в своих белых тогах с кроваво-красной каймой?…»

Но вот посреди этих праздников и триумфов Цезарь вспомнил, что Испания охвачена бунтом; его легаты громко зовут его.

Подождите, Цезарю остается сделать еще одно последнее дело: перепись населения Империи.

Последняя перепись насчитала триста двадцать тысяч граждан; перепись Цезаря дала только сто пятьдесят тысяч. – Сто семьдесят тысяч человек погибли в гражданских войнах и среди эпидемий, поразивших Италию и остальные провинции!

Произведя эту перепись, Цезарь решил, что гражданская война, – эта великая пожирательница людей, – уже длится достаточно долго; он выступил из Рима, и через двадцать семь дней прибыл в Кордубу.

За эти двадцать семь дней он сочинил поэму под названием «Путь».

Во время своего пребывания в Риме он забавлялся, сочиняя в ответ на написанную Цицероном похвальную речь Катону ядовитый памфлет – «Антикатон».

Мы уже не раз пользовались случаем процитировать его; точная дата его написания приходится на промежуток времени между африканской и испанской войнами.

Еще раньше, во время одного путешествия через Альпы, он посвятил Цицерону два тома по грамматике и орфографии.