Цезарь, или По воле судьбы

– Я попытаюсь еще раз, Марк Цицерон, – сказал, глубоко вздохнув, Цезарь. – Ты поедешь в Рим? Ты займешь свое место в сенате? Ты окажешь мне помощь?

– Я не поеду в Рим. Я не займу места в твоем сенате. Я не окажу тебе помощи, – ответил Цицерон с сильно бьющимся сердцем.

Цезарь помолчал. Потом снова вздохнул:

– Очень хорошо, я все понял. Я оставляю тебя, Цицерон. Тщательно обдумай мое предложение. Неразумно продолжать отвергать меня. Воистину неразумно. – Он встал. – Если ты не желаешь быть моим советником, я найду того, кто даст мне совет. – Ледяной взгляд. – И поступлю так, как мне подскажут, как бы далеко ни пришлось при этом зайти.

Он повернулся и удалился, предоставив визитеру самому добираться до выхода. Цицерон брел по коридорам огромной виллы, прижимая обе руки к диафрагме, чтобы избавиться от подступившего к горлу удушающего комка.

– Ты был прав, – сказал Цезарь Филиппу, удобно располагаясь на ложе в комнате, которую ему удалось придержать для себя.

– Он отказался?

– Уперся. – Сверкнула улыбка. Искренняя, веселая. – Бедный старый кролик! Я видел, как его сердце бьется о ребра под складками тоги. И восхищен его смелостью, ведь она вовсе не свойственна бедным старым кроликам. Очень хочу, чтобы он образумился. Знаешь, все-таки он мне нравится, несмотря на все его глупости.

– Что ж, – спокойно сказал Филипп, – мы с тобой всегда можем найти опору в величии наших предков, а у него их нет.

– Я думаю, именно поэтому он и не может отойти от Помпея. Он страшится неравенства между нами. В этом смысле Помпей больше подходит ему. Помпей демонстрирует всему Риму, что предки не обязательны. Однако я бы хотел, чтобы Цицерон уяснил, что древняя родословная может быть помехой. Будь, например, я пиценским галлом, половина этих олухов не сбежала бы за Адриатику. Тогда, по их мнению, я не мог бы стать римским царем. А представитель рода Юлиев может. – Он вздохнул, сел на край ложа и посмотрел на Филиппа. – Луций, поверь, у меня нет никакого желания царствовать. Я просто хочу иметь то, что мне положено, вот и все. Ничего этого не произошло бы, если бы они уступили.

– Я понимаю, – сказал Филипп, осторожно зевнув. – Я тебе верю. Кто в здравом уме захочет править сутягами, склочниками и твердолобыми идиотами, заполнившими весь нынешний Рим?

В разгар их хохота вошел мальчик и терпеливо стал ждать у дверей. Удивившись его внезапному появлению, Цезарь нахмурился.

– Ба, да я тебя знаю! – сказал он через миг и похлопал по ложу, приглашая присесть. – Что ж, мой внучатый племянник, садись.

– Я бы хотел быть твоим сыном, Цезарь, – сказал Гай Октавий.

Он сел, повернулся к родичу и улыбнулся.

– Ты вырос, Гай, – сказал ему Цезарь. – Последний раз, когда я тебя видел, ты еще плохо стоял на ногах. А теперь, похоже, становишься настоящим мужчиной. Сколько тебе лет?

– Тринадцать.

– Значит, тебе хотелось бы стать моим сыном? А ты не подумал, что подобное заявление может быть оскорбительным для твоего отчима?

– Это так, Луций Марций?

– У меня есть еще сыновья. Двое. Я с удовольствием отдам тебя Цезарю.

– Который, если говорить честно, не имеет сейчас ни времени, ни желания обзаводиться сыном. Боюсь, Гай Октавий, ты все же останешься лишь моим внучатым племянником.

– Тогда не мог бы ты называть меня просто племянником?

– Почему бы и нет?

Мальчик поджал под себя ноги, кивнул:

– Я видел, как уходит Марк Цицерон. Вид у него был несчастный.

– Тому есть причины, – сурово сказал Цезарь. – Ты знаешь его?

– Только в лицо. Но я читал его речи.

– И что ты думаешь о них?

– Что он большой враль.

– Тебе это нравится?

– И да и нет. Иногда ложь полезна, но неразумно строить на ней всю свою жизнь. Во всяком случае, это не для меня.

– Так на чем же ты будешь строить свою жизнь, племянник?

– Я буду скрытным. Буду меньше болтать, больше думать, чтобы не повторять одни и те же ошибки. А Цицерон всецело во власти слов. Его всегда заносит. По-моему, это глупо.

– А ты не хочешь стать великим военачальником?

– Очень хочу, но не думаю, что у меня есть способности.

– Но ты не хочешь строить свою карьеру и на умении хорошо говорить. Сможешь ли ты, скрывая свои мысли, достичь каких-либо высот?

– Да. Ведь главное – это понять, как действуют окружающие, прежде чем браться за что-нибудь самому. Экстравагантность, – добавил глубокомысленно мальчик, – это недостаток. Она выделяет человека из общей массы, но она же собирает вокруг него врагов, как овечья шерсть колючки.

В уголках глаз Цезаря залучились морщинки, но губы не дрогнули.

– Ты имеешь в виду экстравагантность или исключительность?

– Экстравагантность.

– У тебя хороший учитель. Ты ходишь в школу или учишься дома?

– Дома. Мой педагог – Афинодор Канонит. Он из Тарса.

– А что ты думаешь об исключительности?

– Исключительность – свойство весьма выдающихся, неординарных людей. Таких как ты, дядя Цезарь, потому что… – Мальчик наморщил лоб. – Потому что ты – это ты. И все, что подходит тебе, не подходит другим.

– Включая тебя?