Цезарь, или По воле судьбы

– Но это не все. Я хочу унизить Помпея в глазах его союзников и клиентов-царей. Я хочу, чтобы такие властители, как Дейотар и Ариобарзан, грызли бы ногти, гадая, даст ли Помпей мне сражение. Его войско по численности и по мощи вдвое превосходит мое. Но он не решается атаковать. Если так пойдет и дальше, союзники могут в нем усомниться и отозвать своих солдат. В конце концов, они платят, а люди, которые платят, хотят видеть результат.

– Убедил, убедил! – крикнул Антоний и поднял руки, показывая, что сдается.

– Надо еще продемонстрировать Помпею, на что способны пять с половиной таких легионов, как мои, – продолжил Цезарь, игнорируя его восклицание. – Он хорошо знает, что перед ним галльские ветераны и что за последний год они прошагали две тысячи миль. Но они будут копать, несмотря на усталость и недостаток провианта. Зная, что я связан и что еды мало, Помпей наверняка будет постоянно патрулировать море, а я не заметил, чтобы его флот стал действовать менее эффективно после смерти Бибула.

– Как ни странно, но это так.

– Бибул всегда делал больше, чем от него требовалось. И сейчас флотоводцы используют его наработки, Антоний. – Цезарь вздохнул. – Говоря откровенно, мне горько, что его нет. Из моих старых врагов он первым покинул этот мир. Сенат без него будет уже не тот.

– Он будет намного лучше!

– В смысле простоты принятия решений – конечно. В смысле наличия крепкой и уверенной в своей правоте оппозиции – нет. Единственное, чего я опасаюсь, Антоний, – это того, что победа в войне окончательно лишит меня оппонентов.

– Иногда я тебя не понимаю, Цезарь, – проворчал Антоний, поджав губы. – Скажи на милость, зачем тебе нужны оппоненты? Сейчас ты можешь выполнить все, что задумал. Все твои решения идут Риму на пользу. А кто не давал твоим планам осуществиться намного раньше? Все те же самые Бибул и Катон. У них двойные стандарты: одни – для себя, другие – для прочих. Извини, но я думаю, что смерть Бибула весьма полезна для нашего дела. То же я скажу, если вдруг окочурится и твой доброжелатель Катон.

– Ах, Антоний, ты веришь в меня больше, чем я сам. Пойми, автократия очень коварна. Нет человека, который не уверует в собственную непогрешимость, если его будут со всех сторон восхвалять, – сдержанно сказал Цезарь. Он пожал плечами. – Во всяком случае, Бибула уже не вернуть.

– Есть еще сын Помпея со своими египетскими квинквиремами. Он ликвидировал твой опорный пункт Орик и сжег тридцать моих транспортов в Лиссе.

– Ха! – презрительно выдохнул Цезарь. – Все это ерунда. В Брундизий, Антоний, мы поплывем по чистому морю и на кораблях Помпея. Что мне Орик? Я без него обойдусь. А вот Помпею от меня не избавиться. Я буду донимать его всюду, куда бы он ни пошел.

В дни непрерывных майских дождей затеялось странное соревнование. Обе армии рьяно копали. Цезарь старался сжать территорию, контролируемую Помпеем, тот же, напротив, старался расширить ее. Люди Цезаря работали под постоянным градом стрел и камней. У Помпея были другие трудности. Его люди терпеть не могли копать, не понимали, зачем это нужно, и копали только из страха перед Лабиеном, который, казалось, один сознавал, насколько важен этот тяжелый и изнурительный труд. Рабочих рук у него было вдвое больше, и лишь это позволяло ему немного опережать землекопов противника, но не настолько, чтобы сделать прорыв.

Иногда случались стычки, но обычно не в пользу Помпея. Ему мешал страх спровоцировать настоящую битву. Не сразу он понял, что близость к морю хороша не во всем. Ручьи и речушки, питающие водой его армию и животных, стремились, естественно, к побережью, но с территории, занятой Цезарем, а тот все активней пускал их в обход плато.

Самым большим утешением для Помпея было знать, что у Цезаря нет бесперебойного снабжения. Все нужно было доставлять из Западной Греции. Дороги раскисли от дождей, а более легкие прибрежные пути были отрезаны флотом Помпея.

Как-то Лабиен принес Помпею несколько серых вязких и волокнистых брикетов.

– Что это? – спросил удивленно Помпей.

– Это основной паек Цезаря. Вот что ест он и его люди. Корни местных растений. Их крошат, смешивают с молоком и пекут. У них это называется хлебом.

Широко открыв глаза, Помпей взял один брикет и с трудом отломил кусочек серого вещества. Положил его в рот, чуть не подавился и выплюнул:

– Они не едят эту дрянь, Лабиен! Это есть невозможно!

– Для них возможно. Они это едят.

– Убери это, убери! – взвизгнул Помпей, содрогнувшись. – Убери и сожги! И не смей говорить об этом моим людям! Если они узнают, чем готовы питаться люди Цезаря лишь для того, чтобы нас запереть, у них опустятся руки!

– Не беспокойся. Я сожгу это и никому ничего не скажу. Знаешь, откуда у меня этот хлеб? Цезарь прислал его мне с наилучшими пожеланиями. Что бы с ним ни было, он всегда дерзок.