Цезарь в тесте

— Слушаю Вас, — сразу отозвался бизнесмен.

— Здравствуйте, Николай Степанович. Это Евстолья Анатольевна.

— Добрый вечер. Чем порадуете? — печально спросил он.

— Нам надо встретиться, обговорить некоторые детали. И ещё. Как бы мне побеседовать с Вашей домработницей?

Он немного помолчал, обдумывая ситуацию. Затем сказал:

— Давайте сделаем так. Вы подъезжайте завтра ко мне домой к одиннадцати часам. Мы с Вами всё обсудим, а на двенадцать придёт Клавдия Егоровна. Добро?

— Хорошо, Николай Степанович.

— Спокойной ночи.

— И Вам — спокойной ночи.

Какая там спокойная ночь! Я ворочалась, как шашлык на углях, обдумывая нашу завтрашнюю встречу. Но порадовать Труфанова я действительно пока ничем не могла.

Бессонная ночь не прошла даром. Я проснулась от звенящей тишины. Боже, сколько же оно времени? Половина десятого! Кнопка будильника была утоплена, видно, Надежда пожалела меня. И все так тихо собрались и ушли, что я ничего не слышала. Тёплая волна нежности окатила сердце. Значит, во вчерашнем споре с Сухожилиным о значимости моей работы семья приняла мою сторону. Спасибо, дорогие! Я и этому заносчивому профессионалу докажу, что я тоже чего-то стою, и кучу денег домой принесу.

Я привела себя в порядок и отправилась к Труфанову. Николай Степанович был дома, но, судя по официальному костюму с галстуком, он уже успел побывать на работе. От него шёл благородный запах дорогого одеколона. И, вообще, — веяло основательностью, крепостью. Такие знают, чего хотят. И имеют то, чего хотят.

Он молча, не спрашивая, налил мне чаю, поставил блюдечко с нарезанным лимоном.

Теперь слово было за мной.

— Вы знаете, Николай Степанович, очень даже вполне вероятно, что пистолет действительно кто-то подменил.

Хозяин промолчал. По-моему, он с самого начала в этом и не сомневался.

— Но кто это сделал конкретно, — продолжила я, — пока сказать не могу. Я ещё не со всеми побеседовала, а во-вторых, они все валят друг на друга. И надо проверить, кто из них врёт.

— Поторопитесь, Евстолья Анатольевна, — наконец промолвил Труфанов. И, выдержав паузу, сказал. — Я вчера был у Виталика… Конечно, я сделал всё, что мог, но… Тюрьма есть тюрьма. Мальчик в шоке, — у отца заходили желваки на щеках. — Надо как можно скорее его оттуда вырвать.

— Да, конечно, — согласилась я. — А он Вам что-то рассказывал?

— Ничего. Замкнулся в себе и молчит. Ведь мы его, по сути, подставили с этим дурацким подарком!

Труфанов сокрушенно покачал головой.

— Мне нужно уточнить у Вас некоторые детали, — сказала я, чтобы отвлечь его от горестных мыслей.

Он кивнул.

— Ида говорила, что Муре на вечере сделалось плохо, и Вы присутствовали при этом.

— Да.

— Расскажите об этом поподробнее.

— Мне нужно было зачем-то пройти на кухню. Я вышел из танцевальной комнаты в обеденный зал. Мура стояла спиной ко мне у стола. И вдруг она вся передёрнулась. Я подумал, может, плохо девушке. Подошёл к ней. А она — бледная, глаза подкатила. Говорит, голова закружилась.

— Секундочку, Николай Степанович. А где она стояла, посередине стола или ближе к какому-то краю?

— По-моему, ближе к правому.

— Там, где её место?

— Да. Точно, потому что я зашел к ней слева.

— И что было дальше?

— Я налил ей воды.

— Стоп. Вы взяли её бокал?

— Нет, мне было удобнее брать слева.

— Но это же чужой бокал. Там могли быть остатки вина, напитка.

— Егоровна перед этим поменяла приборы. И посуда была чистой. Так что в той срочной ситуации это роли не играло.

— Ида утверждает, что Вы взяли её бокал, а ведь прибор Рисухина находился ближе.

— Они стояли на одном уровне, я схватил первый попавшийся.

— Ну и что, Вы напоили её?

— Мура взяла у меня воду и хотела уже выпить, но вдруг судорога снова свела её. Она упала, а бокал по инерции полетел и разбился об стенку.

— А потом?

— Все выскочили на шум. Но она пришла в себя, и Игорь Васильевич увёл её в ванную комнату. Может, перепила. Или припадочная. Но вскоре о ней все позабыли, потому что… прозвучал выстрел.

В дверном замке заворочался ключ.

— А вот и Клавдия Егоровна, — сказал Труфанов. — Сейчас я Вас познакомлю, а сам снова поеду на работу. Дела — безжалостны. Они, как капризный ребёнок, требуют к себе постоянного повышенного внимания.

Домработница оказалась худощавой пожилой женщиной примерно шестидесяти лет. Но еще моложавой, с живыми серыми глазами на приятном маленьком лице. Некогда чёрные, а сейчас с густой проседью волосы, аккуратно расчесанные, были туго заплетены в узел на затылке. Видимо, в молодости она была красивой. Все бывшие красавицы становятся потом милыми симпатичными старушечками. Но Клавдия Егоровна ещё на таковую не походила. Она находилась в том спокойно-зрелом возрасте, когда суета молодости уже прошла, а старческая слабость ещё не наступила.

Николай Степанович представил нас друг другу. И попросил свою работницу ответить на мои вопросы. Уходя, он обратился ко мне:

— Очень на Вас надеюсь, Евстолья Анатольевна.

Когда за хозяином закрылась дверь, женщина дружелюбно улыбнулась.

— Ну что, давайте пить чай?