Цезарь в тесте

— Здравствуйте, Надежда Николаевна! — бодрым голосом произнесла я. — Это Ламанова.

— А, это Вы, Евстолья Анатольевна, — узнала меня женщина и вдруг… разрыдалась.

У меня отвисла нижняя челюсть. И холодный ветерок пробежал по коже, приподняв одежду.

— Что такое? Что случилось?! — я безуспешно пыталась добиться ответа.

Наконец, Надежда Николаевна взяла себя в руки.

— Алинка… Аля!

— Что с ней?!

— Она… умерла… — и снова зашлась в рыданиях.

Когда моя собеседница немного успокоилась, я спросила:

— Её убили?

— Нет… Мы от Вас скрыли, Евстолья Анатольевна. Она… кололась, — бабушка говорила отрывисто, прерывая слова всхлипываниями. — Её нашли… в заброшенном доме. Врачи говорят… передозировка. «Золотой укол». Мол, все теперь… отмучились.

Я искренне ей посочувствовала. Перед моим мысленным взором стояли восторженные глаза Алины, когда она мечтала о своей будущей поездке в Америку к отцу. Интересно, удалось ли им встретиться?

— Кто дома? — донёсся с порога Тонин голос.

Я вышла в прихожую.

— О! Столюнчик, ты приехала! — воскликнула Тося и бросилась ко мне обниматься.

Сутки дома не была, а сколько чувств. Надо всё-таки иногда разлучаться, чтобы ощутить радость от встречи. Она прижалась ко мне и прошептала на ухо:

— Я так люблю тебя!

Я улыбнулась, поцеловала её в прохладную щечку и сказала:

— Я тебя тоже.

Довольные друг другом, в обнимочку, мы пошли на кухню.

— Так, мой руки и давай обедать.

— Никого ждать не будем? Данька сейчас должен подойти.

— А зачем он нам нужен? — хитро прищурившись, спросила я.

— Не нужен! — засмеялась Тошка и, весело подпрыгивая, помчалась в ванную.

Девочка попала в нашу семью случайно. Она воспитывалась без мамы, в обстановке холодного бесчувственного изобилия и остро нуждалась в любви, ласке и внимании. А я когда-то была замужем, но своих детей Бог не дал. Вот и потянулись наши сердца друг к другу.

Вообще-то, семья, брак — это очень серьёзно и ответственно. Я считаю, что при регистрации обоим супругам надо вручать нагрудный знак «За мужество». Причём, в женском варианте это должно писаться слитно, как констатация факта — «Замужество». А для мужчин, как подчёркивание его героического поступка, с восклицательным знаком «За мужество!».

Мы покушали и теперь просто сидели за столом рядышком.

— Без тебя было плохо, — сказала Тося и доверчиво прижалась ко мне.

— Что, опять с Данькой подралась? — догадалась я.

— А чё он первый начинает? — она резко отстранилась от меня и смотрела в глаза, доказывая свою правоту.

— Да вы оба хороши, — усмехнулась я.

— Нет, ну посуди сама! Вчера вечером сидим за столом. Данька встаёт и демонстративно мне заявляет: «Я пошёл спать, но если ты, Тонька, будешь громко ковыряться в носу и разбудишь меня…». Пришлось дать ему по башке!

— Ох, беда с вами, — вздохнула я.

— Я вредная, да? — Тося опять прижалась ко мне.

— Нет, ты противная.

— А это разве не одно и тоже?

— Конечно, нет. Вредная — это та, которая приносит вред. А противная — делает всё наоборот, напротив. Может, даже и безвредно, но не так, как все, а по-своему. В этом есть свои положительные моменты.

— Столя, ладно ты будешь моей мамой? — вдруг тихо попросила девочка.

— Ладно, — так же тихо согласилась я.

Утром у всех не осталось и следа от вчерашней радости по поводу моего приезда. После того, как я протрубила утренний подъём, спев своим писклявым голосом: «Вставай, поднимайся, рабочий народ!», в спальнях началось шевеление. Первой показала свою заспанную «моську» Надежда.

— Вчера утром без тебя, Столя, мы были так счастливы, что даже опоздали на работу, — пробормотала она, полусонная.

Затем высунулся Влад.

— Столяпало! Как я тебя ненавижу в это прекрасное осеннее утро!

Шуруп молча, не глядя на меня, прошлёпала в туалетную комнату. Но и так было ясно, что она полностью солидарна со своим мужем. Данька сам не выползет, его сейчас надо вытаскивать из-под матраца. А Тосик прикидывается слепоглухонемой девочкой, потерявшей память. Но я на них не обижаюсь. Не сделай я того, что делаю почти каждое утро, они бы сами меня потом растерзали на части.

Уже за столом, допивая свой кофе, Влад выплеснул на меня остатки своего недовольства:

— Ты, Евстолья, не сыщик-девица.

Ты сама — настоящий убийца!

Я давно уже ему в отместку сочинила своё стихотворение, вернее, чуть переделала известное, народное:

— Не в лад, невпопад.

Поцелуй кобылу, Влад!

Но всё равно он не оценит. Да я и не рвусь в поэты, у меня с рифмой плоховато. Единственное, что я могу придумать, так это — «розы — морозы». Ну, ещё — «минор — ля-минор». Лучше я ему суп пересолю, если уж очень будет доставать.

Ну, наконец, все разбежались. И уже со двора раздаётся знакомая «песня» в исполнении Оладика:

— Столя, машина не фурычит, что-то газ барахлит! Сбрось, пожалуйста, ключ на четырнадцать! В кладовочке лежит!

Вроде я знаю, на четырнадцать он или на пятнадцать. И молча выбрасываю в форточку большой ключ. Слышен лязг металла и истошный крик «автомеханика»:

— Ты что, сдурела, Столопина?! Чуть не убила! Это же газовый ключ!

А какой же ему ещё надо?! Если «газ» не работает. Странные всё-таки эти создания — мужики!