Цианид

Я знала, что на этот раз не отделаюсь легко. Это уже не просто синяки или ссадины, которые сходили без следа. На этот раз шрамов будет столько, что я больше никогда не смогу надеть платье. Никогда не почувствую себя красивой. Никогда не отважусь раздеться перед мужчиной. Да и не придется раздеваться. Моя последняя ночь с мужчиной была вчера.

И больше не повторится.

– Вы же ничего не сказали ему? – спросила я. – О том, что сделал Дерек. Я не хочу, чтобы Митчелл знал.

– Не сказали. Но будет суд, Ванесса, на котором тебе нужно будет присутствовать. Ты не сможешь скрывать все. Если вы встречаетесь, то он узнает рано или поздно.

– Он не узнает. Судебный процесс пройдет в закрытом режиме, я имею право на конфиденциальность. Не нужно впутывать Митчелла во все это.

– Он смог бы поддержать тебя, если бы ты рассказала ему.

Нет. Ни в одном языке мира не было подходящих слов, чтобы рассказать ему, что со мной случилось.

* * *

Митчелл вошел в палату, и мои родители быстро распрощались. Я ждала от них враждебности, подвоха, косых взглядов, но зря. Отец хлопнул Митчелла по плечу, мать поцеловала на прощанье.

– Кажется, твоих родителей подменили, – улыбнулся он, опускаясь на колени рядом с моей кроватью. – Как ты?

Он вел себя как ни в чем не бывало. Будто вчера ничего не произошло. И вообще будто мы сейчас не в больнице, а на курорте, и единственная наша беда – это плохая кухня и односпальная кровать. Он храбрился, шутил, но я видела его лицо, серое и уставшее, круги под глазами, искусанные губы, ссадину на щеке, разбитые кулаки. Когда он бежал за мной по коридорам «Шелбурна», голой и визжащей, его пытались остановить другие постояльцы, решив, что он угроза. Ему пришлось драться, чтобы продолжить путь и догнать меня раньше, чем случится непоправимое.

Вместо ночи любви я снова заставила этого парня пройти через мыслимое и немыслимое унижение. Втянула его в сомнительную авантюру под названием «Ванесса Энрайт и ее дерьмо». Господи, я настолько неадекватна, что даже галлюцинирую без наркотиков! А что же будет завтра? Я прыгну с балкона, а на него укажут пальцем? Я наглотаюсь таблеток, а его назовут дилером? Я буду разжигать костер, а ему придется танцевать на углях?

Отношения – это не только веселье. Отношения – это не просто блажь. Это еще и ответственность. Способность позаботиться о другом человеке, когда он нуждается в помощи. Взять все в свои руки, когда он не в состоянии. Это способность подарить ему лучшую жизнь из всех возможных.

– Я бросаю тебя. Все кончено, – сказала я, когда Митчелл взял меня за руку.

Слезам я не позволила пролиться, так что они потекли в горло. Я хрипло закашлялась.

– Кончено, – повторила я, едва веря тому, что говорю.

– Окей, – ответил Митчелл так просто, как будто речь шла не о наших отношениях, а о какой-нибудь футболке, которую я больше не желала носить.

– Почему ты не воспринимаешь меня всерьез? – проговорила я. – Я не шучу. Я больше не хочу быть с тобой. Ты можешь начать нормальные отношения с кем-то другим.

– Я знаю, что ты не шутишь, Несса, – ответил он, хмурясь. – Просто не хочу обсуждать это сейчас, когда ты только-только отошла от снотворных.

– Мое решение не изменится, даже когда я отойду полностью. Ты не будешь с такой, как я.

Митчелл с минуту молчал, поглаживая мои руки. Я избегала смотреть ему в глаза. За окном стоял серый сумрак, мельчайшие капли дождя заволокли стекло вуалью. Хотелось плакать, громко, навзрыд.

– С какой «такой»? – спросил он.

– С… ненормальной.

– Послушай, – сказал он. – А что такое эта пресловутая нормальность? Кто ее определяет? И почему мы так ее превозносим? Мы не идеальны. Нас не создают по чертежам или безошибочным схемам. Мы рождаемся несовершенными, живем несовершенными и умираем несовершенными. Ты травмирована, но почему думаешь, что для меня это будет проблемой? Тебе больно, но почему я не могу разделить с тобой эту боль? Ты проходишь через сложный период в своей жизни – но почему ты решила, что это делает тебя хуже тех, у кого нет никаких проблем? Меня не напрягает, что мы год не будем заниматься сексом. Или два. Или столько, сколько нужно. Не напрягает помогать тебе справиться с этим. И меня совсем не пугает этот период в нашей жизни. Это период, Несса, это не навсегда. Я не сторонник теории «все пропало». Ничего не пропало, пока солнце светит.

Я перевела взгляд на окно. Солнце, словно подыгрывая Митчеллу, вышло из-за туч и теперь освещало застывшие на стекле капли. Но оно было тусклым и меланхоличным, как улыбка суицидника.

Я ничего не ответила. Не знала, что тут можно ответить.

– Давай сделаем так, – предложил Митчелл, коснувшись моего лица. – Я съезжу в город за едой, раздобуду тебе что-то вкусное. Займет полчаса-час, там жуть, что творится. А когда вернусь, ты окончательно придешь в себя и скажешь, что ты решила.

– Я скажу сейчас…

– А я не приму твой ответ сейчас, – сказал он спокойно.

Он на удивление хорошо держался. Или просто начал понимать, что я говорю резонные вещи. К черту эмоции. Это было лучшее, что я могла ему предложить.