Цианид

Но я приказала своим чувствам успокоиться и не предавать меня. Митчелл не имел в виду ничего плохого, животного, страшного.

Он любит меня.

Он не сделает мне больно.

– Поехали? – спросил он, когда мы разделались с ужином и расплатились.

Я кивнула и поднялась на нетвердых ногах.

Я не собиралась отступать, хотя чувствовала такую слабость, будто мне уже сто лет и сегодня последний день мой жизни.

* * *

Восторг маленькой девочки, которая обожает все королевское, бархатное и мраморное, просто затопил меня, когда я увидела наш гостиничный номер.

– Ты с ума сошел? Сколько он стоит?

– Не больше, чем наши воспоминания. Иди сюда, покажи мне себя, – ответил Митчелл, захлопнул дверь и прижал меня к стене. Я шагнула в его объятия, покачиваясь на каблуках.

Он медленно снял с меня плащ, взялся за бретельку платья и стянул ее с моего плеча. То же самое проделал со второй. Расстегнул лифчик и выпустил мои груди наружу. Они уперлась в его ладони, выпрашивая ласки.

– Если бы я только мог съесть тебя целиком, – прошептал он, припадая губами к моим соскам.

Я погрузила пальцы в его волосы и закрыла глаза, думая только о том, как сильно я хочу быть исцеленной. Пусть он излечит меня. Пусть его поцелуи выведут меня на свет из царства стекла и пепла.

Его руки, наигравшись с моей грудью, расстегнули у платья молнию и позволили ему упасть на пол. Я взялась за пуговицы его рубашки и только сейчас заметила, что он сделал еще одну татуировку на шее – чуть ниже иероглифа «завтра» в яремной ямке. На этот раз это было английское слово, всего одно: «tonight» [20]. Краснота еще не сошла по контуру букв, и казалось, что они пылают.

– «Сегодня ночью», – прочитала я вслух. – Что именно?

– Все. Жизнь, счастье, мы. Я больше не хочу гнаться за завтрашним днем. Давай жить сейчас. Пусть все самое лучшее начнется сегодня ночью.

Это было красиво. Просто, глубокомысленно и романтично. В этом словно был весь он.

Митчелл поднял меня на руки, и я обхватила его бедрами, прижимаясь к нему разгоряченным телом. Он отнес меня в постель – огромную и высокую под шифоновым пологом. Опустил на узорчатое покрывало, и я утонула в красном шелке. Полумрак расплескался вокруг нас, теплый и ласковый. Меня трясло от волнения, адреналин бурлил в венах, и кожа горела там, где Митчелл касался меня.

– Я хочу тебя так сильно, что почти не соображаю, – сказал он. – Но если вдруг что-то будет не так, то останови меня. Мы не торопимся на последний поезд, у нас впереди вся жизнь.

– Да, – согласилась я, вцепившись в его плечи так крепко, будто тонула.

Митчелл уложил меня на спину, покрывая такими жаркими поцелуями, что из меня вышибло все дыхание. Пламя тлело в его глазах, желание на грани того, что можно вынести. В его мышцах таилась безумная сила, в его движениях чувствовался опыт, мне казалось, что будь я кем-то другим – и он бы занялся со мной сексом иначе. Горячо и без мозгов.

Но он знал, что у меня было, знал, через что я прошла, и знал, что мне нужно: ласка. Касания легкие, как солнечный свет. Секс, который не напомнит мне о насилии.

Он был нежен, и я боготворила его за это.

Его руки словно подняли меня и унесли в другой мир, где любить можно иначе – без крови под ногтями, без боли в горле, без ощущения, что ты грязь, из грязи родилась и грязью подохнешь. В этом новом мире мужчина не был верховным божеством, а женщина не была его извечной подстилкой, нет, тут были только инь и ян, равносильные, равноправные, перетекающие друг в друга.

– Спасибо, – прошептала я ему, прислоняясь мокрым лбом к его груди.

– За что?

За то, что я теперь не мусор, не подопытный кролик, не секс-игрушка. Не девочка для битья, не жертвенный ягненок, не руины. За то, что спас, поднял из пепла, вытащил со дна омута. За то, что я чувствую себя отогретой, возлюбленной, живой. За то, что мне хочется кричать, плакать от блаженства, заниматься с тобой любовью, растворяться в твоей нежности, жить.

– За все, – проговорила я.

Он убрал волосы с моего лица и прижался губами к моим губам. Возбуждение достигло такого пика, что у меня потемнело в глазах. Простыни сбились в ком. В комнате стало жарко. Рука Митчелла двинулась вниз, и его пальцы заполнили меня, скользнули внутрь. Стон сорвался с его губ.

Я увидела его глаза с широкими от возбуждения зрачками: радужной оболочки почти не было видно, отчего они казались иссиня-черными. Я отражалась в них – светлое пятно на фоне красного покрывала. Митчелл нашел мою ладонь и заставил сжать его член. Его рука обхватила мою и стала двигаться вверх и вниз, повелевая, настаивая, требуя. Это было движение доминанта, уверенное и почти агрессивное. Он словно на мгновение, но все же потерял над собой контроль – на меня будто жар полыхнул из открытой духовки.

Я запретила себе реагировать на это негативно. В конце концов, он человек, не машина. Его чувства – это комплимент, дар, свидетельство, что он хочет меня так сильно, что теряет голову. Я люблю его и за эти эмоции тоже, мне по вкусу даже темнота в его глазах.

И в ту же секунду голос Дерека шепнул мне в ухо: