Цианид

Когда Дерек вышел принести мне воды, я вдруг ощутила острую, дикую нужду в том, чтобы запереть за ним дверь. Замков на внутренних дверях в этом доме не было, поэтому я словно в тумане встала с постели и принялась двигать комод, чтобы забаррикадироваться. Он был неподъемным, я чуть не сорвала себе ногти и не вывихнула плечо.

Дерек вернулся раньше, чем мне удалось сдвинуть комод хотя бы на пару сантиметров. Спросил, что я делаю и не помочь ли мне. Я сказала, что просто уронила сережку за комод, но ничего страшного, достану потом.

Если бы сережку. Боюсь, я уронила и разбила вдребезги всю свою жизнь.

Я вышла из комнаты и спустилась вниз. У входной двери царил хаос: перевернутый комод и разбросанная обувь, два моих наращенных акриловых ногтя, которые я сломала во время борьбы, клок волос, нижнее белье, разорванное надвое, осколки вазы, что стояла на комоде, и пятна крови. Только сейчас я поняла, что лежала прямо на осколках, когда Дерек овладел мной. Моя бедра и ноги все были в порезах, кровь сочилась до сих пор.

А посреди всего этого хаоса я вдруг увидела упаковку от того пончика, который однажды привез мне Митчелл. Я не выбросила ее, сохранила в верхнем ящике комода. Картонка, в которой было больше доброты, чем во всей моей вселенной. Не знаю, что случилось со мной в ту секунду. Наверно, это был внезапный проблеск, озарение, торнадо мыслей, их оглушительный рев в моей голове. Дерек не остановится. Не изменится. Он будет продолжать, пока не сделает из меня удобное, бессловесное существо, не имеющее ни своего мнения, ни своих чувств. Он перекроит меня под свой вкус. Отрежет лишнее, пришьет нужное. Захочет – погладит, захочет – разорвет. Он может изуродовать меня в приступе ярости. Может убить. Обхватит шею чуть сильнее в следующий раз. Ударит шпилькой каблука. Его разум в очередной раз померкнет, как неисправная лампочка, и, пока будет темно, может произойти что угодно. То, что случается сплошь и рядом с другими. То, что потом показывают в выпусках новостей…

«Беги, – шепнул мне внутренний голос. – Любовь не может калечить. Если калечит – то это не любовь. Просто беги».

И, повинуясь этому голосу, я побежала. Сунула голые ноги в угги, схватила ключи от машины и вылетела на улицу. Чуть не грохнулась на крыльце в спешке, не закрыла толком дверь. Забилась в машину и завела мотор. Руки тряслись, в животе словно лежал камень, но машина уже неслась по дороге сквозь ночной мрак, и я не собиралась ее останавливать.

* * *

Родители встретили меня с такими лицами, будто больше обрадовались бы апокалипсису, чем мне. Мать оглядела мои угги, помятое платье, спутанные волосы и наверняка подумала, что женщина с фамилией Энрайт не может так выглядеть. Даже мертвая она должна выглядеть лучше. Отец предложил мне «пузырьков», как он называл газировку, и усадил за стол. Они спросили, что случилось, и я рассказала, что мы с Дереком снова повздорили. И что на этот раз мне по-настоящему страшно. И не только от того, что он делает, а еще и от того, как он умеет все вывернуть. Я начинаю сомневаться в собственной вменяемости после общения с ним. Я не могу отделаться от мысли, что я сошла с ума.

– Что именно он сделал? – спросила мама, с недоверием вглядываясь в мое лицо. Я снова вспомнила, как Дерек душил меня, но даже не это было самым страшным. Больше всего меня ранило то, что он заставлял меня в тот момент говорить.

– Он говорил мне… отвратительные вещи.

Я оглядела лица родителей, и мои мысли разбежались в стороны, как насекомые. Отец закатил глаза, и это не ускользнуло от моего внимания.

– Милая, еще никто не умирал от крепкого словечка, – сказал он.

– Это не просто крепкие словечки! Это… Это вербальное насилие.

– Что именно он сказал? – спросила мать.

– Я просто не могу повторить это, – ответила я.

– Ванесса, послушай, – заключил отец, подливая мне газировки. – Все пары проходят через трудности. Это обычное дело. Не было еще ни одной, у кого в доме было бы только сладкое да розовое. Тебе нужно работать над этим и постараться не сбегать от проблемы, как только она появляется. Как говорится, ругайтесь, деритесь, но вместе ложитесь.

Я схватилась за стакан и случайно опрокинула его. Газировка залила скатерть, и мама, поджав губы, пошла за тряпкой. Мои родители не слышали то, что я хотела им сказать, даже не пытались.

– Со временем ты научишься подстраиваться под него, и ссор не будет, нужно только понимать, как реагировать и…

– Он насилует меня! – выдохнула я, непонятно откуда набравшись решимости. – Он загоняет меня в угол и насилует. И изнасиловал сегодня тоже. Я не хотела. Я пыталась убежать, но…

Отец остановил меня жестом и спросил:

– Ты спровоцировала его? Что ты сказала и сделала?

Я схватилась за горло, снова чувствуя, как мне не хватает кислорода. Его вопрос выбил почву у меня из-под ног. Я встала из-за стола, держась за него обеими руками, как за перила, за которыми – пропасть.

– Мы повздорили перед этим, но я не считаю, что любые сказанные мной слова могут быть поводом или оправданием для насилия.