Цианистый калий… с молоком или без?

Лаура. Осточертело мне! (На грани истерики.) Вое уже забыли, что я была молодой и хорошенькой, все обо мне забыли! Сколько же я выстрадала! Сколько выстрадала! И… и…! Хустина! Хустина!

Входит Xустина.

Хустина. Вы меня звали, тетя?

Лаура. Иди сюда! (Подходит к ней и дает пощечину. Спокойнее.) Можешь идти.

Хустина уходит.

Хустина немного успокаивает меня. Если бы не она, я бы давно вскрыла себе вены.

Пауза.

Марта. Жарко, не правда ли? Снова пауза.

Энрике. У каждого свой крест. Такова жизнь. Но все проходит.

Адела. Вот в это мы верим. Правда, дочка? Очень скоро все изменится.

Марта. Все, хватит, больше не думаем о грустном. Хочешь, я позову Хустину и развлечемся немного?

Энрике. Тетя, мы хотим переночевать здесь. Если все будет в порядке, завтра утром мы уедем.

Лаура. Это невозможно. Ночевать идите в гостиницу.

Марта. По-моему, хорошая мысль.

Энрике. Дедушка в таком состоянии — я должен побыть с ним. Вдруг ночью что случится, все-таки я врач и мог бы удостоверить, что…

Марта(к Энрике). Пошли отсюда. Я больше не могу ни минуты. Это не люди, а чудовища!

Энрике. Не говори глупостей.

Лаура. Мама, ты слышала?

Адела. Да, детка, слышала и все прекрасно поняла. Они останутся.

Слышен раскат грома. Входит Хустина.

Хустина. Я принесу кофе… с этим самым?

Лаура. Сейчас не время.

Энрике. А по-моему, превосходная идея, с рюмочкой коньяка.

Лаура. В этом доме спиртных напитков не держат, и домино — тоже. Это вам не бар.

Энрике. Но Хустина сказала…

Лаура. Хустина ничего не сказала. Напомни мне, мама, завтра непременно надо подрезать ей язык.

Хустина. Нет, нет, не трогайте язык! Я буду хорошо себя вести! (Плачет, встает на колени.) Я ничего не скажу! Только не трогайте язык! Тетя, прости меня.

Энрике. Подумать только, как она беспокоится за свой язык!

Марта. Вполне естественно. Ты — мужчина, тебе этого не понять.

Адела. Девочка, хватит! Ладно, не плачь, разберемся.

Хустина. Я не хочу потерять язык.

Лаура. Хустина может спать со мною. А Энрике — в ее комнате.

Адела. А сеньорита — на этой кровати. (Указывает в сторону швейной машинки.)

Хустина несет чемоданы Энрике в свою комнату.

Энрике. Нет, нет, чемоданы не трогай.

Адела. Но раз ты…

Энрике. Чемодан и шляпная коробка должны сегодня же ночью отправиться а Памплону.

Лаура. Сегодня же ночью? Какая чушь!

Энрике. Ничего не поделаешь. Это вопрос жизни и смерти.

Адела. Ну, раз так… Льермо может прямо сейчас отнести их и сдать в багаж. Ну-ка, позови Льермо. Скажи, пусть быстро спустится.

Лаура. Сперва я покажу тебе твою комнату. Иди за мной.

Энрике. Хорошо. Иду.

Марта. Я пойду с тобой, Энрике. Не бросай меня одну.

Энрике. Перестань, Марта, ты не маленькая. Остаешься спать здесь.

Лаура. Пошли, Энрике.

Энрике. Пошли.

Лаура и Энрике уходят. Слышен раскат грома, затем — стоны дедушки.

Марта. Вы сказали: это кровать?

Адела(Хустине). Хустина, приготовь постель для сеньориты.

Хустина выдвигает складную кровать, уже застеленную.

Все эти ночи на ней кто-нибудь спал. Дедушка в таком состоянии…

Марта(открывает свой чемоданчик). Я бы хотела переодеться в пижаму.

Адела. Идите в ванную комнату. И не беспокойтесь. Ничего страшного.

Марта. Я не беспокоюсь, это нервы. Устала с дороги. (Уходит в ванную комнату.)

Возвращается Лаура.

Лаура. Хустина, сейчас придет твой муж. Спрячься в кладовке и не выходи, пока не скажут. Ты же знаешь: тебе нельзя его видеть.

Хустина. Хорошо, тетя.

Лаура. Иди.

Хустина. Иду, тетя. (Уходит.)

Адела приближается к чемоданчику Марты и пытается открыть его.

Лаура. Прекрасная мысль. Он и засвидетельствует смерть дедушки. (Идет к телефону, снимает трубку. Набирает номер.)

Адела открыла чемоданчик и рассматривает содержимое.

Льермо, это ты? Спускайся скорее. Нет, еще не умер. (Кладет трубку.) Мама, что вы делаете?

Адела(задумчиво). Дедушка этой ночи не переживет.

Лаура. Что вы хотите сказать? Что замышляет ваш столь богатый ум?

Адела. Смотри, дочка, смотри, что в чемодане. И скажи мне, разве у тебя другие мысли?

Лаура(заглядывает в чемоданчик Марты). Боже мой! В жизни не видела такого богатства. (Мечтательно.) Можно было бы навсегда уехать из этого города.