Цифровые грезы

Себастьян обнаружил конверт на месте. Справа на стене висели постеры Клинта Иствуда в «На линии огня» и Тома Хэнкса в «Форресте Гампе» — фильмов, которые он обожал не за их глупые сюжетные линии, а за цифровые спецэффекты. У него не было желания когда-нибудь познакомится с известными актерами или режиссерами — в конце концов, они делали самую обычную работу, — но он много бы отдал за воз-можность пообщаться с теми, кто спустя тридцать лет заменил телохранителя Кеннеди в хронике того времени на Клинта Иствуда. С теми, кто позволил Тому Хэнксу подать руку президенту Кеннеди. Естественно, сегодня даже самые скромные фильмы — без этих межгалактических суперзвездолетов и мускулистых динозавров или комет, что вот-вот разнесут в клочки старушку-Землю, — не обходились без компьютера: настоящая порнография спецэффектов. Туман в «Разуме и чувствах» — целиком и полностью детище цифровой технологии, так же как и буря в «Ледяном шторме». В итоге Себастьян проникся глубочайшим уважением к тем, кто мог создавать фильмы, не прибегая к компьютерным трюкам.

Как изменился его письменный стол! Тот, что был у него в квартире сестры, являл собой Песнь Хаосу: полутемная комнатушка, заваленная журналами вперемешку с пустыми банками из-под кока-колы, пеплом, ботинками и окурками косяков марихуаны. Когда ему нужно было что-либо найти, приходилось переворошить целые груды бумаг и газетных вырезок. Обычно Себастьян примерно представлял, в какой куче может находиться объект его поисков, но так случалось далеко не всегда, и тогда он вынужден был перерыть всю комнату. А еще спертый воздух и резкий мужской запах, вспарывающий нозд-ри, словно пронзающий вены стилет. Ему казалось, что так и должны работать представители богемы, к которым он причислял и себя. Но появилась Никки и заполонила квартиру тонкими ароматами освежителей воздуха и своей экзальтированной любовью к порядку. Все на своих местах, даже карандаши и маркеры в стаканчиках в уголке письменного стола у компьютера, как готовые к атаке синий, черный и красный эскадроны. Газеты в одной стопке, журналы — в другой. И много света, и все пахло лимоном. Свежая почта — в специально отведенном для свежей почты лотке.

Себастьян вскрыл конверт: письмо от отца откуда-то с гор Колорадо, написанное корявым — как курица лапой — почерком. Они не виделись уже почти десять лет, но Себастьян регулярно раз в месяц получал от него письма (и скрепя сердце отвечал на них: уж очень архаичным было это занятие — писать письма). Отец спустя несколько месяцев после развода познакомился с одной из этих сдвинутых на 60-х годах американок с мохнатыми небритыми подмышками, сквозняком в голове, зернышками на завтрак и стремлением ущучить правительство. В итоге он уехал с ней и поселился в коммуне в окрестностях Беркли — города, всеми силами пытающегося поддержать свою славу хиппующего анархиста, по заслугам завоеванную им в свое время, но давно оставшуюся в прошлом. Когда же американка погибла, сооружая вместе с друзьями-анархистами самопальную бомбу для покушения на ректора университета Беркли — ничего личного, просто потому, что он был ректором, представителем эстеблишмента — папа свалил в Колорадо. Он жил в лачуге без электричества, не имел ни телефона, ни компьютера, ни машины, был технофобом и делился в письмах идеями, направленными против индустриально-технологического общества. My Own Private Unabomber[23]. И не упускал возможности поинтересоваться судьбой «River Boys». Себастьяна всегда трогала эта преданность команде — «River Boys» не сохранили и следа былого величия — с таким количеством транслируемых по телевизору матчей, сам он и его друзья предпочитали болеть за итальянские и аргентинские клубы (Себастьян отдавал предпочтение «Ювентусу» и «Боке», а еще ему нравился «Ливерпуль» из-за того, что там играл Оуэн). Своего отца он называл не иначе как «Последний болельщик». В качестве ответа на его вопросы Себастьян сканировал газетные фотографии с последнего матча «River Boys», с пустыми трибунами и заполнял их зрителями, украденными с фотографий игр аргентинцев, добавляя ко всему маленьких рассказ о том, как чудно идут дела у «Boys» и что скоро они наверняка вернутся в верхние строки таблицы.