Себастьян отвлекся на стоящую на корпусе Лестата фотографию — он в обнимку с Никки на пляже в Антигуа, оба счастливо улыбаются. Эту фотографию он не корректировал. Ну, разве чуть-чуть: убрал попавшего в правый угол кадра случайного прохожего и добавил чайку в небе. Но это же были поверхностные касания, изменения, которые не шли в счет, поскольку не затрагивали духа фотографии (в отличие от других фотографий на стенах, как, скажем, портрет мамы, на котором он стер ее морщины). Снимок был сделан «олимпусом» Никки — столько фотоаппаратов, что хоть дерись за право получить снимок на свой, и зачастую, когда находился желающий, ему вручали обе камеры (у Себастьяна был старенький «вивитар»). Когда же пленки оказывались проявлены, выяснялось, что это разделение кадров буквально на несколько секунд действительно стоило свеч. И дело не только в секундах — еще у камер были совершенно различные манеры интерпретации игры светотени, так что даже один и тот же миг отображался глазами их объективов как два непохожих друг на друга мира. На самом деле можно одновременно прожить множество жизней — в зависимости от количества фотокамер, захватывающих их в плен фотопленки.
Он запомнит эти дни на Антигуа как неповторимые моменты, когда среди карибской жары ощущая кожей нежное дуновение морского бриза, он не думал ни о преступлениях, ни злодеяниях, ни о государственной измене. Наверное, это и есть цель и смысл медового месяца: скоротечные каникулы, когда веришь в слияние душ и тел и ничто не пятнает доверие, когда единственными секретами становятся недолговечные строки, написанные на песке следами беспечно бегущих ног и мягко стираемые морскими волнами.
Себастьян сосредоточился на Монтенерго и Торговце Пудрой. Вошел в меню и углубился в игру с двадцатью миллионами пикселей фотографии. Вскоре он уже забыл о Никки и погрузился в работу, в результате которой на снимке не осталось ни точки, что могла бы засвидетельствовать даже самое мимолетное соприкосновение жизней Торговца и Монтенегро.
Глава 5
Себастьян сидел в офисе Алисы, когда по интеркому сообщили, что ему звонят. Наверное Исабель.
— Это срочно? — поинтересовалась Алиса. Ее губы сложились то ли насмешливо, то ли нетерпеливо. А может, и с сожалением. — Если хочешь, ответь отсюда.
— Обождет, — ответил Себастьян, бессознательно дотронувшись до лежащих в кармане фотографии и дискеты.
Это не вопрос жизни и смерти, кроме того, задержку можно расценивать как его маленькую, пусть и глупую месть за то, что заставила его совершить Исабель. На столе рядом с компьютером (скрин-сэйвер — снова и снова тонущий «Титаник») примостилась видеокамера, с которой Алиса просто обожала разгуливать по улицам и издательству, записывая на пленку, все, что казалось ей достойным запечатления. Только что она снимала Себастьяна, терзая его серией интимных вопросов об их с Никки житье-бытье, а объектив «самсунга» выдвигался, чтобы снять его крупным планом. Себастьян покрывался густым румянцем. Он терпеть не мог, когда его снимали — даже камеры системы безопасности в банках. Ему претила сама мысль оставлять свое изображение то там, то сям. Бесплотная тень.