Цикады

В своем чувстве вины он был еще смешнее, чем в этих цветастых пиджаках. Он напоминал воробья, обрядившегося в попугаи, лишь бы попасть в клетушку на домашний прикорм. Его вихрастые волосы то и дело хотелось пригладить, и однажды, чуть больше года назад, она так и сделала — подошла к нему в этой же учительской со спины, тронула за волосы, а когда он обернулся, вдруг неожиданно для себя прижала его руку к губам, а потом быстро вышла вон. Вечером он пошел провожать ее домой, а потом в подъезде прижал к стене и, обмусоливая ей шею, прошептал, что всегда ее желал, а она едва сдержалась, чтобы не засмеяться, ведь ей хотелось смеяться почти всегда, но при мысли о том, что этот попугай смотрел на нее с вожделением из угла своей клетушки, ей стало неимоверно смешно. Ей было смешно и потом, когда он, опустошенный, почти падал на спину в тех дрянных мини-отелях на час, где им приходилось встречаться. Ей было смешно, когда он играл в шпионский роман, где повсюду за ними приглядывали камеры, так что надо было продолжать игру — несмотря ни на что. Ей было смешно, даже когда в учительской все бросились поздравлять Гену с рождением дочери, и так она узнала, что его жена была на шестом месяце, когда у них все началось. Гена прятал глаза и мямлил, а она понимала, что ей положено рыдать, страдать, обвинять его в бесчестности, а она только и могла, что глушить эту вечно блаженную улыбку на лице. Ей было совершенно все равно, что у него творится дома, — как все равно актрисе, которая уходит со съемочной площадки и не думает о своем незадачливом партнере. Единственное, чего она боялась, что, чего доброго, Гена заиграется в роман настолько, что решит заменить жену Леной, а Лене этого не хотелось, ведь не хотелось ей, собственно говоря, ничего.

Учительская открылась, Лена едва успела отпрыгнуть в сторону, а Гена, как по команде, схватился за учебник и вперился в анатомическое строение рыб. Русичка начала свои обычные жалобы: никто ничего не читает, сочинения списывают, а еще и ксерокс с утра не работает, бумагу скоро самим придется покупать. Гена поддерживал разговор, а Лена отвернулась, жалея, что не взяла с собой второй наушник — не для музыки, а для того, чтобы подавить шум, ведь так много шума было в этой школе и этой жизни.

— Сегодня собрание, помните?

Она передернула плечами — хотела бы забыть, да мама с утра уже успела затерроризировать всех в рабочем чате своим «уважаемые-(нет)-коллеги».

В коридоре она наткнулась на Алексеева, который торопился куда-то с мрачным видом.

— Антон, жду тебя завтра, — напомнила она.

Он скривился, но кивнул.

— Ты хотел мне написать, кажется. Чтобы нам было что обсудить.

Его лицо вдруг озарилось улыбкой голливудской звезды — он и правда напоминал кого-то известного, то ли актера, то ли певца, но кого-то из прошлой спокойно-сытой жизни. Красивый мальчик, самый красивый в классе, а то и в параллели. Лена помнила такого же из своего класса — задумчивого красавца Костю, который на выпускном пел «Будем друг друга любить — завтра нас расстреляют» [7], еще не зная, что эти песни нужно придержать лет на десять для тех, кто будет выпускаться уже теперь.

— Точно. Мне есть что вам прислать.

Прозвенел звонок, и Антон поспешил в класс, а Лена все вспоминала, как на выпускном она ждала, что Костя пригласит ее на медленный танец, а он так и остался сидеть на месте, а потом написал ей на стене, что любит ее, и пока сердце пропускало удар за ударом, ум гнал проверять чужие аккаунты, чтобы найти то, что она и ожидала, — признание в любви всем девочкам класса. Они удалили, а она не стала, так оно и висело, сдвигаясь вниз сменяющимися статусами, граффити, фотографиями и новой жизнью, пока она не забыла, как он выглядит и как звучит его печальный голос, обещающий всех расстрелять поутру.

На собрании все было как обычно: отчеты, подготовка к ЕГЭ, последний звонок и выпускной. Лена сидела на подоконнике за спиной у матери — как когда-то давно, когда мама брала ее с собой на работу, а Лена не знала, чем себя занять. Она не знала и сейчас, так что принялась писать Гене, с удовольствием наблюдая, как пунцовеет его лицо и как подрагивают руки. Если уж отыгрывать похотливую разлучницу, то до конца. Мама спросила об участии в ЕГЭ, и он сразу поплыл, а Лена все-таки решила его пожалеть и закончила, написав: сегодня? Он едва заметно кивнул.

Лена вспомнила о незакрытом отчете по девятым классам и окликнула англичанку:

— Софья Андреевна, я завтра к вашему 9 «Б» на пол-урока загляну, хорошо?

На одном из бесконечных материнских курсов повторяли, что в конце неприятных предложений надо добавлять «хорошо», будто так можно компенсировать любое «плохо».

— Конечно, Елена Сергеевна, разве вам можно отказать? — пропела англичанка. Не она ли вкинула идею про nepo baby? Могла. Да кто угодно мог.