Циклы «Викинг», «Корсар», «Саксонец»

– То было предупреждение. Друг в Риме обратил мое внимание на странное совпадение: все три служителя, которых можно заподозрить в осведомленности о налете, или были, или сейчас тесно связаны с папской казной.

Архиепископ резко тряхнул головой:

– Зигвульф, мои слова о твоей разумности я беру назад. Ты глуп. Измышляешь заговоры там, где их нет.

– Мой господин, я полагаю, что неверное поведение Папы и обернулось для него посягательствами на репутацию и угрозами.

В глубине стальных глаз Арна блеснули искорки-молнии.

– Не испытывай мое терпение, солдат. В твоих услугах больше нет надобности.

На дверь мне было указано столь однозначно, что оставалось лишь учтиво поклониться и выйти. Вообще-то хорошо, что моя роль королевского соглядатая была на этом закончена. На душе у меня стало спокойно и слегка печально. Но вместе с тем, отправляясь в ночь, я чувствовал безотчетное глухое опасение, что что-то здесь не так. Уж слишком резко и без всяких доводов избавился от меня архиепископ. Сама собой напрашивалась мысль: уж не приближаюсь ли я к чему-то, чего мне знать не положено?

Глава 7

Падерборн

Было около полуночи. В душном воздухе стояло полное безветрие. Зыбь ночных облаков рассеивала лунный свет так, что в его голубоватом неподвижном свечении скученные, притихшие дома и строения Падерборна казались бесплотными, точно заколдованными. Впрочем, несмотря на ночную пору, тишины над округой не было: откуда-то справа доносилось пьяное пение под какую-то не то дудочку, не то рожок, которому кто-то не в такт, но с чувством подстукивал на деревяшках. Запоздалые гуляки после пира все еще продолжали бражничать. Я пустился чередой проулков, которые должны были вывести меня к казармам, где я обитал вместе со своими сослуживцами из milites. Шум кутежа за спиной постепенно слабел, а на смену ему выплывали обычные ночные звуки Падерборна: капризный плач младенца, отдельное покашливание или храп спящих, слышные через окошки, открытые теплому ночному воздуху… Со стороны какого-то окраинного дома, окруженного глухим низкорослым садом, слышалось тихое постанывание не то борьбы, не то любовной утехи. Единственным различимым движением была мелькнувшая в боковом проулке худая кошка.

Лично меня тянуло поскорее лечь и уснуть. Долгий, хотя и спешный, переезд из Рима оказался изматывающим, а по приезде я сразу же отправился на доклад к архиепископу Арну. После этого я едва успел разобрать седельные сумки и переодеться, как настало время идти в пиршественный зал. Теперь же я, наконец, свернул за последний на моем пути угол, и шагах в тридцати впереди моему взору открылась длинная и приземистая, похожая своим видом на конюшню казарма без единого огонька в окнах.

Напали на меня совершенно бесшумно. Когда я проходил горловину переулка, что тянулся вдоль казармы, кто-то зашел мне за спину и, проворно накинув мне на голову толстый плащ, тут же рукой больно обжал мне горло. В ноздри ударил стоялый запах козьей шерсти, от которого я поперхнулся. Спустя секунду мои руки оказались прижаты к бокам, а земля ушла из-под ног, поскольку меня над ней приподняли. Ошеломление не оставило мне шансов вступить в схватку.

Нападавшие пронесли меня всего несколько туазов, и я понял, что меня заволакивают в глухой закоулок. Здесь они остановились, и, не успел я опомниться, как рука отпустила мне шею, а кто-то приложил ладонь к закрывающей мне лицо ткани, и от крепкого тычка я затылком ударился обо что-то вроде деревянной стены дома. При этом колени подо мной непроизвольно подогнулись. Я просел наземь, но меня подняли и на этот раз саданули кулаком в живот. Поперхнувшись дыханием, я упал вперед.

Тот, кто меня ударял, проявлял недюжинную деловитость. Мне припомнилось, как в том же духе управлялся с Гавино Теодор в его лачуге – это нападение было столь же заправским и безжалостным. Я ощутил еще два огненных удара, в лицо и живот. В мозгу словно полыхнул сноп искр. Голова моя была по-прежнему завернута в плащ. Корчась от боли, я пытался сделать вдох, при этом не зная, куда падет следующий удар. Земля – пьяная, легкая – поплыла у меня под ногами, и я бессильно обвис. Тот, кто меня до этого держал, дал мне свалиться наземь, и вскоре я уже лежал, сиплым дыханием превозмогая тошноту.

Судя по всему, один из нападавших опустился рядом на колени, поскольку его голос прошипел совсем близко у меня над ухом:

– Как сюда попал кувшин?

Видимо, я пробормотал что-то невразумительное или же слишком медлил с ответом, потому что в следующую секунду кулак обрушился снова, прямо мне на лицо. Из носа хлестнула кровь. Дышать было настолько трудно, что мелькнула мысль: сейчас захлебнусь.

– Как здесь оказался тот кувшин? – медленно и четко повторил голос. Говорил он на франкском, но с сильным акцентом – каким именно, я не разобрал.

Мне снова вспомнился Гавино и то, как он откликался на жестокое обращение с собой.

– Какой кувшин? – промямлил я разбитыми губами.

Наградой мне был еще один удар по лицу. А за ним еще.