Циник

Зарёй зарделся день четвертый,
И скука силой налилась,
События такого сорта
Нам всем знакомы, но, alas![2]
Им сладу нет. Мужчинам ведом
Симптом хандры – тоска подруг.
Скандал подчас приходит следом,
И, разорвать порочный круг
Способны только развлеченья,
Внимание, или дары,
Но, лучше, их объединенье.
Что ж, эти правила игры,
Виталий знал не понаслышке,
И, к испытанью был готов,
Он предложил поехать в Мышкин,
Но услыхал: «Ну, нет! Не то!»

Вздохнув притворно: «Dio mio![3]»,
С улыбкой лёгкой мудреца,
Из-за спины, как Игорь Кио[4],
Он ловко вынул два ларца,

Чья глубь, под итальянской кожей,
Скрывала золото серёг.
Тут был восторг, любовь, и всё же,
Покой курортный не сберёг
Виталий этими дарами,
И, в пятницу, в полночный бег
Собрались, чтоб ожило пламя
В горниле модных дискотек.

И, погрузились, без оглядки,
В подбор нарядов, перекрас,
Потом, скользя по Ленинградке,
Трещали, словно в первый раз
Огней увидев блеск столичный,
От возбужденья обалдев,
Меж тем, Виталий иронично
Следил за настроеньем дев.

Рассказ Виталия

Пускай он их и знал недолго,
Но, прикипел. Стареешь, брат?
Терзать себя не видя толку,
Он вылазке был даже рад.

Вдобавок, чувствуя к Тамаре
Ему несвойственную грусть,
Порой щемящую, и пусть
Приглушенную Юлей (в паре),

Он, с девушкой наедине,
В такие редкие мгновенья,
Молчал, и, в гулкой тишине,
Лишь наблюдал, с благоговеньем,

Движенья тонких её рук,
Свечение плечей атласных.
Лет двадцать минуло, и, вдруг,
Влюбиться снова, не опасно ль?

Не веря в древние слова
О том, что сердцу не прикажешь,
Приученный повелевать,
И постоянно быть на страже,
Виталий гнал влюблённость прочь,
Но, наважденье не сдавалось.
Москвою овладела ночь,
И девы, осознав усталость,
Примолкли, в лонах соц. сетей
Выискивая новый стимул
Поговорить. Их, как детей,
Которых вдруг отец покинул,
Испуг полночный охватил,
И наш герой, его почуяв,
Сказал, приняв игривый стиль:
Девчонки, рассказать хочу я

Про юношеский свой роман,
Давно развеянный годами,
Как светом солнечным – туман.
Честь оказав известной даме,
Я имени не назову,
Скажу лишь, что её звездою
Молва считает, и молву
Доверьем здесь я удостою.

* * *