Цирк

Толик услышал смех Артёмки и причитания Лидии Ивановны и Лены еще в подъезде. Ладони, плечи и даже лопатки сделались тяжелыми за день работы, и Толик шел согнувшись, медленно переставлял ноги… Он отворил дверь в квартиру, и тут же прихожую разрезал напополам еще один звук – трель телефона. Толик взглянул на часы. Все в доме замолкло, только не мог угомонить свой смех (переходящий в кашель) Артёмка и продолжал звонить телефон.

– Алло? – Никто в квартире не спешил брать трубку, и Толик поднял ее своими негнущимися от возни с углем пальцами. – Что? Где он? Понял. Мы выезжаем.

Спокойствие далось Толику непросто: он распахнул дверь ванной так, что щеколда оторвалась от стены, и вся стена, казалось, затрещала, готовая обвалиться на Куркиных. Толик уставился на жену, свою мать и на младшего сына. Они уставились на него в ответ, замолкли. Лидия Ивановна первая открыла рот, чтобы задать очевидный для всех вопрос:

– Сы…

– Влад в отделении, – перебил Толик мать, произнося слова неразборчиво и заикаясь. – Влад в отделении, – повторил он четче. – Надо ехать.

Артёмку было решено оставить с бабушкой. Лена полезла на свои полки с книгами в поисках «Капитала» Маркса. Она машинально отодвигала книгу за книгой и очнулась, лишь когда дошла до последней в ряду. Перепроверила полку ниже и полку выше и даже самую нижнюю, но Маркса и там не было.

– Толя! Толя! – закричала она, оборачиваясь к мужу.

Тот стоял у нее за спиной, морщился и ворчал что-то про «ор в квартире и лишнюю панику».

– «Капитал» пропал. – Лена всхлипнула.

– А Оля где? – вкрадчиво уточнил Толик.

– Это не она. – Лена сделала шаг вперед навстречу мужу. – Это твой любимый сыночек, который сейчас в отделении сидит! Он деньги давно научился прятать. Теперь вот воровать стал! И куда ты смотрел?

– Это и твои дети тоже. – Толик говорил тихо, но скрыть осуждения не смог. – Одна шляется ночами, второй в милиции! Вот воспитали! Участковому ты будешь говорить, что один сын бандит, а дочь неизвестно где?

– Я знаю, где Оля, – отчеканила она, хмыкнула и, толкнув мужа плечом, вышла в прихожую.

Толик промолчал. Он тоже догадывался, где сейчас его дочь, но легче от этих догадок не становилось. Он же выгнал этого клоуна в прошлый раз. Перед глазами мелькнуло лицо Огарева – искаженное злостью, ненавистью и недоумением. «Приходил каяться, дурак цирковой, – подумал Толик. – Я бы ему еще показал, и покажу!»

– Денег нет, значит, пойдем до отделения пешком! – закричала Лена мужу, закутавшись в пальто.

Толик дернулся и очнулся.

Зеленого мохерового шарфа, любимого, хоть и колючего, снова не оказалось на месте. «А это уже Оля, нравится ей, что ли, этот шарф, отдать, может», – грустно решила Лена и сняла с вешалки другой – черный, в катышках и затяжках.

Толик вздохнул, выходя из комнаты к жене. Он покорно поплелся в подъезд вслед за ней, кивнул матери, потрепал по макушке младшего сына.

– Ну, с Богом! – попрощалась с детьми Лидия Ивановна и перекрестила закрывающуюся за ними дверь.

– Бабушка, а что ты делаешь? – спросил Артёмка и закашлялся.

– Вырастешь – узнаешь, – пообещала бабушка. – Пошли лечиться!

Весь вечер Артёмка пил чай с медом, который Арина Петровна с недавних пор поставляла им из деревни. «Иванна, это тебе в честь примирения», – сказала Арина Петровна, привезя в больницу очередной мешок с гостинцами – шерстяные нитки венчали целый клад деревенских закруток. «Петровна! – Лидия Ивановна чуть ли не прослезилась. – Вовек не забуду!»

– А где ж все-таки Олюшка? – спохватилась бабушка, вспомнив, как они с Петровной коротали больничные тяжкие дни. – Ей гулять-то долго противопоказано.

Артёмка молчал. Он прихлебывал горячий чай и слабенько кашлял. Лидия Ивановна поджала губы и потрогала Артёмкин вспотевший лоб.

– Ба, у тебя рука холодная, – прохныкал Артёмка.

– Конечно холодная!.. – Бабушка полезла искать градусник. – Вот и поиграли в снежки, голубчик. Нечего было тебе в снегу валяться. А я говорила…

Часть 3 За кулисами

Глава 1 Возвращение

20 ноября 1994 года

Саратов, улица Советская

Огарев сидел с Сан Санычем в столовой неподалеку от цирка. Звенела посуда: вилки и ложки звякали о тарелки, Сан Саныч, причмокивая, доедал сосиску.

– Совсем одурели, – ворчал Сан Саныч. – Мясо бумагой заменяют. В мое время такого не было.

– В царское? – усмехнулся Огарев.

Сан Саныч что-то невнятно прошамкал, приподнимая на вилке хвостик сосиски.

– Ты бы сходил к Элле, она карты тебе раскинет, чего маяться-то, – заметил он, когда с сосисками было покончено.

– Я в эту чепуху не верю. – Огарев ковырял в тарелке последнюю макаронину, доедать не хотелось.

– А в темноту, значит, веришь…

– Это другое.

Сан Саныч хрюкнул, засмеялся и поперхнулся едой. Люди за соседними столиками стали недовольно на них оборачиваться. Сан Саныч знаками показал: виноват! – и откашлялся. В столовой запахло киселем – варили к ужину.

– Фу, – выдохнул Сан Саныч. – Терпеть не могу кисель этот. Но и ты тоже скажешь!

– Я к Элле не пойду. – Огарев начал выбираться из-за стола. – Сам хочешь, сам и иди.