Цирк

Сан Саныч быстро покидал на поднос остатки грязной посуды. Руки его мельтешили так, будто он всю жизнь только и делал, что жонглировал настоящими тарелками.

– И пойду… – засмеялся Сан Саныч и, напевая себе под нос, направился к тележке с использованными подносами.

«Пара-парам-парарам», – звучал в столовой голос Сан Саныча, сливаясь со звоном вилок, гулом разговоров и выкриками поваров у раздаточной.

Огарев покачал головой.

– Вот позер, – прошептал он себе под нос и вышел на улицу под мокрый снег, не дожидаясь друга.

Огарев потряс сложенный зонтик, расправляя его на ветру, и раскрыл над головой. Вездесущий снег уже таял у него на волосах. Огарев задумался и даже не стал отряхивать капли воды. Он шел в сторону цирка и думал, что такое предложение получают один-единственный раз, что из Цирка на Цветном звонят не каждый день и что впервые в жизни его дар нужен кому-то кроме него самого.

«Темнота не отпустит», – тут же пришла мысль, но Огарев отогнал ее: «Темнота предала меня – в который раз! Указала на Олю, привела ее в цирк, и что теперь?!»

– И что теперь, я спрашиваю? – закричал Огарев так, что от него шарахнулся прохожий.

Вопрос потонул в метели. Вечер, промозглый и ветреный, не хотел отвечать. Город погряз в снегу и сумерках, Огарев шел и видел, как темнота таится в каждом углу, как выползает она из подъездов и арок, постепенно отвоевывает город и наступающую зиму, наполняет самого Огарева так, что он перестает себе подчиняться. Почему тогда, стоя на куполе с отцом, маленький мальчик Паша решил, что это он владеет темнотой? Может, это она решает, кому быть спасенным, а кому не быть? Почему сам Хранитель цирка, Сан Саныч, вынужден был бежать с дочерью из Чечни, чтобы сохранить ей жизнь? Почему он смог предвидеть войну, но не в силах был предотвратить? И почему Огарев должен надеяться на полусумасшедшую бабку и ее карты?

«Снова вопросы! Сколько лет я их задаю?» – сетовал Огарев на себя, а затем снова кричал, утопая в метели:

– И не слышу ответов!

Темнота молчала. Возможно, она не умела говорить, а может, еще не родился тот преемник, с которым она хотела бы заговорить по-настоящему. Не намеками и шепотом, а во весь голос, ясно и четко проговаривая слова.

Огарев свернул к цирку и сложил зонт. Зонт не спас от ветра, снег летел в разные стороны целыми горстями. Волосы у Огарева вымокли. Шею и ключицы холодило, шарф размотался от быстрой ходьбы. У служебного входа в цирк переминалась фигурка. Огарев покопался в карманах и нашел свой пропуск. Фигурка вздрогнула и покачнулась, медленно шагнула ему навстречу. Огарев прищурился, а потом широко раскрыл глаза.

– Дядя Паша! – Фигурка заковыляла к нему, неестественно переваливаясь с ноги на ногу. – Дядя Паша, я пропуск потеряла! Не пускают, дядя Паша! – И она поломанной марионеткой привалилась к стене цирка, замерла, потому что, понял Огарев, истратила все силы, пока добиралась сюда. Но это все-таки была она.

Огареву вдруг показалось, что темнота на миг отступила.

– Она тебя не забрала! – Он пошел быстрее, и длинный сложенный зонт болтался и бил его по ноге. – Не забрала!

– Кто, дядя Паша?

Дядя Паша, улыбаясь, потер глаза рукавом, и Оле послышалось, что наставник втянул воздух, чтобы не всхлипнуть, – сдержался. Он схватил ее за руки и неловко встряхнул их. Он не мог поверить, что Оля – живая, настоящая и что она снова здесь. Оля, все так же опираясь о стену, поморщилась. Огарев понял и осторожно отпустил ее руки.

– Она тебя не забрала! – прошептал он.

– Кто не забрал? Куда? Кого? – забормотала она и уткнулась лицом в рукав учителя.

– Как кто? Как куда? – Дядя Паша уставился на Олю. – Ты не помнишь ничего? Темнота тебя не забрала.

Глава 2 Бездарность

Ноябрь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Все трое – Оля, Огарев и Сан Саныч – забились в каморку Хранителя. Воздух в комнате стал влажным от снега, который таял на шапках и сыпался с курток. Коломбина, завидев Олю, выбежала из комнаты.

– Ну и пусть идет. – Сан Саныч махнул рукой.

Он выглянул в коридор, убедился, что никто не подслушивает, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Огарев и Сан Саныч уселись прямо на полу, Оля расположилась в кресле Коломбины.

– …а потом тебя увезли в больницу, – закончил наконец Сан Саныч свой рассказ, начатый еще по пути в его комнату. – Тут потом такое было! Скорая, милиция… Директора и труппу забрали в отделение, нас всех по очереди допрашивали. Дело замяли, но у цирка теперь по-настоящему дурная слава.

Оля встала с кресла и, прихрамывая, обошла каморку. Она рассматривала склянки на столах и полках, ощупывала сосуды, заглядывала в них, корчила рожи, когда ее лицо особенно искажали изгибы тонкого стекла. Встречала каждый предмет в комнате как свой, родной.

– Это ненадолго, пошумят и забудут, другую новость найдут, – бросил Огарев.