Цирк семьи Пайло

Слимми имел привычку каждый вечер в шесть часов ускользать из дома и с наслаждением выкуривать сигару в тени Комнаты, подальше от своих врагов из низкорослого народца. Вредная привычка Слимми включала в себя бросок зажженной спички в старую автомобильную покрышку, валявшуюся на боку в метре с лишним от ящика, на который он присел. Он вел счет: пока что он попал спичкой в круг автопокрышки 12 566 раз, что составляло чуть более 50 процентов. В тот день привычка Слимми, которой он не изменял вот уже шестьдесят лет, дорого ему обошлась. Слимми раскурил сигару, бросил спичку и следил, как та пролетела по воздуху, отскочила от края покрышки и скрылась из виду. Слимми раздраженно фыркнул и мысленно поставил галочку в колонке «промах».

Спичка упала прямо на кончик шнура запала, хвостом извивавшегося из ящика с взрывчаткой. Слимми услышал слабое шипение, когда шнур загорелся, но у него еще оставалось время посмаковать три четверти сигары, прежде чем грянул взрыв. Он погиб во время любимого занятия.

Взрыв снес одну стену Комнаты Смеха и Ужаса, громом разнесся по всему цирку. Все, кроме Шелис, повернули головы в его сторону. В небо взвились летящие обломки, а потом рухнули, словно смертоносные ракеты; дорожки пробили дыры в шатрах и крушили окна. Два карлика, чуть было не подравшихся за игрой в кости, разрешили свой конфликт, когда их расплющило свалившимся с неба куском крыши.

В клоунском шатре Гонко сел прямо, пробормотал: «Проклятье!» – и выбежал в гостиную как раз вовремя, чтобы заметить, как у самого порога рухнул кирпич. Ему внезапно очень захотелось проверить, где Уинстон.

Он обошел все комнаты клоунов, стучась или прислушиваясь, прижавшись ухом к двери. И Уинстон, и Джей-Джей отсутствовали.

Часть четвертая. Свобода

Напролом,

Все вверх дном,
Всех мы тут перевернем
И на землю упадем.

«Карусель»

Глава 23. Ударные волны

Искусственное небо над цирком было безлунным и беззвездным – благоприятные условия для борцов за свободу для тайной чрезвычайной встречи, и в сложившейся ситуации – одна из немногих удач, на которую они могли рассчитывать. Настроение было упадническое, они видели, что их недолгое и чересчур запоздалое сопротивление близилось к концу, и им снова пришлось вернуться к полной секретности: никогда не знаешь, не следит ли за ними бдительное око. Никто не ожидал появления Джейми тем вечером, и когда он разыскал их, сидевших в гнетущем молчании, обозленные взгляды заставили его гадать, а не безопаснее ли было рискнуть остаться рядом с Гоши. Один толчок, всего один…

Поднялся Рэндольф.

– И что ты здесь делаешь? – спросил он. – Явился поржать над тем, что все мы уже покойники?

– Ты это о чем? – не понял Джейми, как можно дальше отодвигаясь от края пропасти.

– Никто ни в чем не виноват, – произнес Фишбой, кладя руку Рэндольфу на плечо, чтобы осадить его. – Присаживайся, Джейми.

Рэндольф отступил, отплевываясь и бормоча невнятные ругательства.

– Никто не виноват, но Рэндольф совершенно прав, – продолжил Фишбой. – Можно сказать, что нам конец. Братья Пайло вернули себе глаза и уши. А мы ничего не можем поделать.

– Но ведь можно же его снова выкрасть? – спросил Джейми. – Однажды ведь это удалось.

– Добровольцы есть? – тихо поинтересовался Фишбой. – Уинстон, покажи-ка ему.

Не говоря ни слова, Уинстон поднял рубаху, и Джейми с трудом сдержал крик. В глаза ему, словно кровь, брызнуло красное свечение. Казалось, будто середину грудной клетки Уинстона вырезали и напихали туда горящих углей. Кожа вокруг раны почернела и дымилась. Разнесся запах горелого мяса.

– Больно, – тихо произнес Уинстон. – Знаешь, болело очень сильно. Манипулятор материей сказал, что мне можно зайти через неделю, чтобы все поставить на место. Я принял порошок и попросил, чтобы боль исчезла. Но полностью она не унялась. Сейчас болит меньше, просто жжет. А вот запах очень достает. Прямо жуть как.

У Джейми сдавило горло, он легко мог оказаться на месте старого клоуна.

– Простите меня, – пробормотал он, кладя Уинстону руку на плечо.

– Да ты ни в чем не виноват, – ответил Уинстон. – По-моему… на прорицательницу нашло видение, вот и все. Однако все нормально, об остальном она ничего не знает.

– И что нам дальше делать? – спросил кто-то из карликов. – Завтра день представления. Мы еще можем его сорвать.

– Нет, – глухо возразил Уинстон. – По-моему, лучше всего будет обо всем забыть. Если вы решите остаться в цирке, постарайтесь получше устроиться, приспосабливайтесь. Есть вещи куда хуже того, чем находиться здесь. Если захотите уйти, то сами знаете, что делать. С ними без толку бороться. Мир пока что им не поддался и цел, а ведь прошли тысячи лет… Без толку с ними бороться.

Причудливое лицо Фишбоя окаменело.

– Никто тебя не осудит, Уинстон, если ты решишь отступиться. Но я не отступлю. Бездействие намного хуже, чем борьба с ними.