Цирк зажигает огни

Это знают только сами комики. Жалуемся мы на это постоянно, но…

Однажды в одном из интервью мне, кажется, удалось сформулировать эту мысль: «Клоун – не профессия, это – мировоззрение». И уж коль вы так смотрите на мир, чем бы вы ни занимались, вы останетесь клоуном.

Мне всегда кажется, что клоунада или комическая пантомима, комический фильм сродни сказке, где может быть и очень страшно, но всё абсолютно серьёзно и всегда грустно, несмотря на счастливый конец, грустно, потому что кончается сказка.

Планы, планы, они роятся в мозгу, вытесняя один другой и рождая новые.

По-моему, сегодня происходит смешение жанров и не только жанров, но и разных по форме искусств.

Меня сегодня наряду с эксцентрикой, пластическим выражением комического сюжета, волнует цвет. Мне его не хватало на эстраде и в цирке. Свои киносценарии я пишу в «цвете», мне хочется «организовать» цвет, как это сделали Клод Лелюш и Жак Дени.

Мне кажется, огромные возможности и новые приключения ждут моих романтических и смешных героев в цветном мире. Это усилит контраст между трагическим и смешным, выплеснет и раскроет перед зрителем чистые, нежные краски их чувств. Цвет должен стать в комедии дополнительным компонентом, и хочется верить, что этот день не за горами.

Вечер… По своей давней привычке я иду пешком…

Куда? Может быть, меня ждёт пыльный павильон киностудии и ослепляющие «диги». Может быть, переполненная чаша цирка, на золотистом донышке которой так тяжело работать, а может быть, знакомая и таинственная сцена, медленно раздвигающийся занавес, обнажающий всё самое сокровенное, что есть у тебя на душе… Я не знаю.

Я знаю, что каждое утро я должен проводить за письменным столом, иначе придёшь пустым и тогда уж лучше не выходить из дома.

Осень… я иду по улицам большого города. Уже почти коричневый, мокрый кленовый лист мелькнул под фонарем и упал к моим ногам, вот и ещё один отдал все свои силы, чтобы весной появились зелёные побеги!

Я влюблён в осень. Осень – это чудесное Завершение Открытий. Открытий, в которых начало Новых Начал.

Диплом

Мать долгих двадцать лет мечтала, чтоб её сын был «не как все». Сама она родилась и выросла в Марьиной Роще и всё у неё было, в общем, как у людей: трудное детство, восемь сестёр и братьев, война и муж, погибший на фронте, и голодные послевоенные годы – всё как у людей, обычных людей в Марьиной Роще, и страстно она хотела, чтоб сын её был «не как все».

Правда, фантазия матери в выборе профессии для сына дальше переводчика где-то в посольстве не шла. Да и трудно это, тренировать фантазию, когда тебе едва исполнилось двадцать лет и ты уже шьёшь по двадцать часов в сутки варежки с одним пальцем на правой руке – такая уж мода была во время войны – и когда эта мода прошла и Марьина Роща снова зацвела своими скверами, мать за те десять лет, пока не срубили ясени и не поставили серые кооперативные коробки, сумела вырастить сына, на последние гроши покупала книги, на чтение которых у самой не оставалось времени. Одев очки, она шептала малознакомые прекрасные имена на обложках: Куприн, Стендаль, Андерсен, и уж очень трудное, самое трудное Ан-ту-ан-де-Сент-Экзюпери – господи, разве выговоришь!

А сын вырос, по старой традиции Марьиной Рощи, прекрасно бил обеими руками не только на ринге, был дерзок и смел на экзаменах в своём каком-то непонятном то ли театральном, то ли ещё каком «искусственном» институте. И когда старые профессора ставили в пример его скромность, талант и воспитанность, они не удивлялись, что его мать кончила всего четыре класса, они видели её руки.

И для матери наступил счастливый день: сын, который зарабатывал неплохо и на которого не могли насмотреться соседи, наконец сделал для неё главное – принёс то, что она долгие годы ждала, то, чего не имела ни она сама, ни её подруги: диплом.

Мать стояла во дворе у корыта, а соседка тётка Фрося сидела на скамье и лузгала семечки, когда сын, пританцовывая, шутливо бросил матери бордовую книжку.

– Держи, ма! Всё! – иубежал. – Скоро буду-у-у-у!

Она вытерла руки, раскрыла диплом, и непрошеные слёзы искривили двор и тетку Фросю на лавочке;

– Что там такое? – поднялась тётка Фрося.

– «Клоун», – прочла мать дрожащими губами, а тётка Фрося, обнимая её, сказала:

– Ну чего ты расстраиваешься, небось это тоже профессия.

ШАР НА ЛАДОНИ

В цирке люди делают сложнейшие трюки.

Они летают под куполом, жонглируют десятком предметов и ещё стоят на руках, и этому, я утверждаю, особенно трудно и сложно научиться…

И сложно это не только потому, что по ночам у вас будут болеть плечи от бесконечных тренировок, распухать кисти рук и наливаться кровью глаза…

Всё это, конечно, тяжело, и всё-таки это рано или поздно забывается. Вот только одно никогда не забывается, это когда ты стоишь на двух руках, медленно отрываешь одну руку от пола и понимаешь, что у тебя на ладони лежит Земной Шар.

Ей было тоскливо…