Цирцея

Телемах рассмеялся:

– О чем ты говоришь? Телегон – просто слепок с тебя. Я не только о его лице. У него твои жесты, твоя походка. Твоя манера говорить и даже голос.

– Так говоришь, будто это проклятие.

– Вовсе не проклятие.

Взгляды наши скрестились в воздухе. Где-то далеко мои руки чистили гранаты к обеду. Методично рассекая кожуру, обнажали белую решетчатую сердцевину. Внутри алели в восковых ячейках сочные зерна. Пересохшие губы жгло слегка. С ним наедине я давно уже за собой наблюдала. Необычно это было – отмечать, как лицо мое принимает разные выражения, как сходят слова с языка. Так часто я погружалась в жизнь по самые локти, металась туда-сюда, порывисто ее расплескивая. Это новое чувство овладело мной незаметно, как далекая дремота, почти истома. Не в первый раз уже смотрел он на меня так красноречиво. Но что в том проку? Мой сын приходился ему братом. Его отец делил со мной постель. А сам он причитался Афине. И даже если не знал об этом, я-то знала.

* * *

За окном сменилось время года. Небо распахнуло объятия, и земля поднялась ему навстречу. Свет хлынул сверху, облил нас позолотой. Море запаздывало лишь слегка. За завтраком Телегон хлопнул брата по спине:

– Через пару дней можно выводить лодку в бухту.

Я ощутила быстрый взгляд Пенелопы. Далеко ли простирается заклятие?

Я не знала. Куда-то за буруны, но до какой именно волны, я не могла ответить. И сказала:

– Не забывай, Телегон, напоследок всегда бывает сильный шторм. Переждите его.

Будто в ответ раздался стук в дверь.

В наступившей затем тишине Телегон прошептал:

– Волки не выли.

– Нет.

Я не взглянула на Пенелопу предостерегающе – глупа она, если не догадалась сама. Приняв божественное обличье, охладившее и укрепившее меня, я пошла открывать.

Все те же черные глаза, все то же лицо совершенной красоты. Я услышала, как ахнул сын, ощутила ледяную неподвижность за спиной.

– Дочь Гелиоса, могу я войти?

– Нет.

Он приподнял бровь:

– Мое послание касается одного из твоих гостей.

Я чувствовала, как скребется под ребрами страх, но говорила ровно:

– Они тебя и отсюда услышат.

– Ну хорошо.

Он засиял. Ленцы в голосе, ухмылки как не бывало. Передо мной стоял бог и посланник богов, могущественный и неотвратимый.

– Телемах, царевич Итаки, я пришел по поручению великой богини Афины, которая желает говорить с тобой. И требует, чтобы мешающее ей попасть на остров заклятие колдунья Цирцея ослабила.

– Требует, – повторила я. – Любопытное слово в устах той, что пыталась убить моего сына. И кто скажет, не попытается ли снова?

– Ей вовсе нет дела до твоего сына. – Гермес оставил свое величие. Вновь заговорил непринужденно: – А если ты не образумишься на этот счет – это ее слова, разумеется, – она готова принести клятву, которая оградит его. Ей нужен Телемах, и никто другой. Ему пора принять наследство. – Гермес посмотрел мимо меня, на сидевших за столом. – Ты слышишь, царевич?

Телемах не поднял глаз:

– Слышу. Польщен посланием и посланником. Но я на этом острове гость. И должен дождаться слова хозяйки.

Гермес чуть склонил набок голову, взглянул на меня пристально:

– Ну, хозяйка?

Пенелопа вставала за моей спиной, словно луна в осеннем небе. Она просила дать ей время уладить все с Телемахом и пока еще этого не сделала. Как горьки теперь ее думы, я могла себе представить.

– Я сделаю это. Но чтобы снять действующее заклятие, придется потрудиться. Через три дня она сможет сюда попасть.

– Хочешь, чтоб я предложил дочери Зевса подождать три дня?

– Они уже полмесяца здесь. Ей следовало прислать тебя пораньше, если уж она спешит. Можешь передать, что это мои слова.

Изумление мелькнуло в его глазах. Было время, я питалась этим взглядом – когда изголодалась и считала такие крохи пиршеством.

– Передам, не сомневайся.

Мы выдохнули в оставшуюся после него пустоту. Пенелопа встретилась со мной глазами.

– Благодарю тебя.

А затем повернулась к Телемаху.

– Сын! – Впервые я услышала, как она обращается к нему напрямую. – Слишком долго я заставила тебя ждать. Прогуляешься со мной?

Глава двадцать четвертая

Они спускались по тропинке к берегу, а мы смотрели им вслед. Телемах, похоже, не оправился еще от потрясения, и это было вполне естественно. Он избран Афиной и может помириться с матерью – то и другое выяснилось в одно мгновение. Я хотела сказать ему что-нибудь перед уходом, но слов не нашлось.

Телегон толкнул меня под локоть:

– Что Гермес имел в виду под наследством Телемаха?

Я покачала головой. Только сегодня утром увидела я зеленые почки – первые этой весной. Афина точно выбрала время. Явилась, как только поняла, что сможет вывести Телемаха в море.

– Не знал, что заклятие снимается три дня. Разве ты не можешь применить этот… как его? Моли?

Я повернулась к нему:

– Ты же знаешь, заклятия управляются моей волей. Стоит мне ее ослабить – они рухнут в тот же миг. Так что нет, три дня это не займет.

Он нахмурился:

– Ты солгала Гермесу? А Афина не разгневается, если узнает?

Его наивность до сих пор меня порой пугала.