ЦИТАДЕЛЬ

— Мы всё равно не можем оставаться наедине! — с нарочитой жестокостью отрубил Юкитомо. — И потом врач заверил, что недели через две-три тебя выпишут из больницы. Давай, выбирайся поскорей из этой мрачной дыры… Съездим с тобой в Хаконэ, на горячие источники!

— Это было бы замечательно… Но… Мне так страшно. Отец, что вы будете делать, если я умру? Вы будете обо мне горевать?

— Не говори глупостей, женщина! Я умру раньше тебя.

— Нет. Это неправда… — очень серьёзно сказал Мия хриплым голосом.

Юкитомо привык видеть Мию то оживлённо-весёлой, то капризно дующей губки, и теперь лицо с классическими чертами и неподвижными глазами пугало его. Он поймал себя на мысли, что именно нежелание видеть эту застывшую маску удерживало его от визитов в больницу.

— Знаешь, папочка, я очень волнуюсь за Ёсихико. За других детей я почему-то спокойна — с Кадзуя, Рурико и Томоя ничего не случится. Но вот Ёсихико… Даже сама не пойму, что такое…

— Вот уж о ком тебе нечего волноваться! Он ещё маленький, но голова у него работает отлично. И характер твёрдый! Если хочешь, я внесу для него дополнение в завещание, отдельно от всех остальных. — Юкитомо нагнулся над утопающей в подушках Мией и прошептал ей на ухо: — Не волнуйся! Ведь это наш сын…

Видимо Мия расслышала его слова, потому что вдруг сжалась и тихонько застонала. Её лицо исказилось — от боли, а может от скорби. Она и сама не была уверена, чей это сын — Юкитомо или Митимасы. Но для того, чтобы крепче привязать к себе Юкимото и разлучить его с Сугой, она все эти годы отчаянно доказывала ему, что Ёсихико — их общее дитя. Мия по-прежнему не догадывалась, что умирает. Но в её умирающем теле, из которого вдруг ушли все плотские страсти, стала просыпаться душа. И старая ложь терзала её, как впившаяся в тело колючка. Мие очень хотелось признаться Юкитомо во всём, однако сейчас, когда они остались наедине, она поняла, что не в силах сделать такое признание. Её лицо исказилось от муки отчаяния. Придётся унести свою тайну в могилу…

Спустя пять дней, в сумерках, Мия испустила дух в больнице. Тело её перевезли в главный дом в Готэнъяме. Пышные ночные бдения продолжались две ночи, за ними последовали не менее торжественные похороны в храме Адзабу.

— Не супруга скончалась и не наследник! Слишком помпезно для невестки. Похоже, Сиракава-сан репетирует свои собственные похороны, — судачили знакомые.

Митимаса не выказал ни малейшего сожаления по поводу утраты супруги, которая родила ему семерых детей, и продолжал развлекаться, посещая театры, кино и другие увеселительные заведения.

— Мия была слишком дерзкая на язык! На сей раз возьму жену, которая будет покорна мне и слушаться меня будет беспрекословно, — заявлял он всякий раз, когда заходил разговор о женитьбе.

Даже при наличии в доме нянек и служанок, одинокий мужчина не в состоянии справиться с воспитанием стольких детей. Не прошло и полугода со дня смерти Мии, как Томо пришлось взяться за поиски третьей жены для Митимасы. Однажды, ещё перед его первым браком, Томо пошла к гадателю, узнать судьбу сына. Гадатель сказал, что судьба сулит Митимасе «трудности с женщинами». Томо тогда лишь горько улыбнулась. Да разве Митимаса способен на подобные подвиги, подумала она про себя. Однако теперь, когда он схоронил двух жён, Томо вынуждена была признать, что предсказатель не ошибся. Это и в самом деле «трудности с женщинами» — только особого рода.

Смерть Мии явилась для Томо большим облегчением, поскольку на этом оборвалась греховная связь свёкра с невесткой, доставившая ей столько мук и волнений. Томо твёрдо решила, что третья жена непременно будет добропорядочной и серьёзной, не похожей на нахальную и распутную Мию.

Каким бы никудышным женихом ни был Митимаса, нашлось множество посредников, желающих устроить его брак с претендентками, которых прельщало богатство семьи Сиракава. Из множества кандидатур Томо выбрала женщину средних лет. Эта старая дева преподавала в школе для девочек домоводство. Её звали Томоэ, она была коренаста и широкоплеча, с низким лбом. Но хотя бы кожа у неё была светлая. Митимасе не понравилось воинственное имя «Томоэ», фигурировавшее в героических хрониках, и, как только невеста вошла в дом, он сменил его на более нежное — «Фудзиэ». Фудзиэ была строга с детьми и почтительна с господином.

Когда она нанесла после свадьбы свой первый визит в усадьбу, Юкитомо принял невестку со всей возможной приветливостью и обходительностью, однако не только Томо, но и Суге с первого взгляда стало ясно, что Фудзиэ никогда не заменит Мию.

— Нынешняя супруга молодого господина такая решительная, основательная женщина, с твёрдыми принципами! — заметила Суга, сидя напротив Томо у длинной жаровни. При этом на её лице проскользнула кривая двусмысленная усмешка.

— Похоже на то, — невозмутимо ответила Томо, раскуривая свою длинную трубку. Она знала, что если даст волю языку, всё моментально дойдёт до ушей хозяина, а потом вернётся назад в таком искажённом виде, который ей и в кошмарном сне не приснится.