Цитадель

Лифт медленно поднимался вверх, мимо коридоров, облицованных зеленым кафелем, многочисленных площадок, на которых мелькала все та же форма служащих министерства. Затем Эндрью ввели в просторную, залитую солнцем комнату, и не успел он опомниться, как ему уже жал руку мистер Джилл, который встал из-за письменного стола и отложил в сторону «Таймс», чтобы поздороваться с ним.

— Я немного опоздал, — с живостью сказал Эндрью. — Прошу прощения. Мы только вчера приехали из Франции. Но я хоть сейчас готов приступить к работе.

— Прекрасно! — Джилл представлял собой веселого маленького человечка в золотых очках, воротничке почти пасторского фасона, в темносинем костюме, темном галстуке, схваченном гладким золотым кольцом. Он смотрел на Эндрью с чопорным одобрением. — Присядьте, прошу вас. Не угодно ли чашку чая или стакан горячего молока? Я обычно пью что-нибудь около одиннадцати. А сейчас... да, да, уже почти время.

— Тогда... — начал Эндрью нерешительно и вдруг, повеселев, докончил: — может быть, вы мне расскажете все относительно моей будущей работы, пока мы...

Через пять минут человек в форме внес чашку чая и стакан горячего молока.

— Я думаю, сегодня оно вам придется по вкусу, мистер Джилл. Оно кипело, мистер Джилл.

— Благодарю вас, Стивенс.

И когда Стивенс вышел, Джилл с улыбкой обратился к Эндрью:

— Вы увидите, какой это полезный человек. Он восхитительно готовит горячие гренки с маслом. Нам здесь, в комитете, редко достаются действительно первоклассные служители. У нас ведь штат весь откомандирован из разных ведомств: из министерства внутренних дел, департамента горной промышленности, министерства торговли. Я лично, — Джилл кашлянул с скромным достоинством, — из адмиралтейства.

Пока Эндрью пил горячее молоко и нетерпеливо ожидал разъяснений насчет будущих своих обязанностей, Джилл вел приятную беседу о погоде, Бретани, о новых пенсиях гражданским чинам и пользе пастеризации. Затем встал и повел Эндрью в предназначенный для него кабинет.

Это была такая же просторная, уютная, солнечная комната, устланная теплым ковром, с чудесным видом на Темзу. Большая шпанская муха тоскливо и сонно жужжала и билась о стекло.

— Я выбрал для вас эту комнату, — сказал Джилл приветливо. — Пришлось ее немножко привести в порядок. А вот открытый камин для угля, видите? Зимой будет приятно сидеть подле него. Надеюсь, вам здесь нравится?

— Ну, разумеется, комната чудесная, но...

— А теперь я вас познакомлю с вашим секретарем, мисс Мейсон. — Джилл постучал и открыл дверь в соседнюю комнату, где за маленьким письменным столом сидела мисс Мейсон, немолодая девица с приятным лицом, выдержанная, просто и изящно одетая. Мисс Мейсон встала и отложила газету.

— Доброе утро, мисс Мейсон.

— Доброе утро, мистер Джилл.

— Мисс Мейсон, это доктор Мэнсон.

— Здравствуйте, доктор Мэнсон.

У Эндрью слегка зашумело в голове от этого града приветствий, но он овладел собой и принял участие в разговоре.

Через пять минут Джилл ускользнул и на прощанье ободряюще сказал Эндрью:

— Я пришлю вам несколько папок с делами.

Папки были принесены Стивенсом, несшим их с любовной бережностью. Стивенс был не только мастер готовить гренки и кипятить молоко, он был еще лучшим во всем учреждении специалистом по раскладке бумаг. Каждый час он входил в кабинет Эндрью с папкой бумаг, которые заботливо укладывал в стоявшую на письменном столе лакированную коробку с надписью «входящие», и в то же время жадно заглядывал в коробку с надписью «исходящие», ища, нет ли там бумаг. Стивенса глубоко огорчало, если «исходящая» оказывалась пустой. В этих прискорбных случаях он уходил расстроенный.

Растерянный, ошеломленный, раздраженный, Эндрью перелистал папки: протоколы заседаний комитета, скучные, бессодержательные, написанные неудобоваримым языком. Затем он энергично атаковал мисс Мейсон. Но мисс Мейсон, перешедшая сюда, по ее словам, из отдела мороженого мяса министерства внутренних дел, располагала очень ограниченным запасом сведений. Она сообщила ему, что часы занятий здесь от десяти до четырех. Рассказала о хоккейной команде служащих их учреждения, в которой она была помощником капитана. Предложила ему свой экземпляр «Таймса». Глаза ее молили Эндрью угомониться.

Но Эндрью не мог угомониться. Отдохнув и набравшись свежих сил за время поездки во Францию, он стосковался по работе. Он принялся чертить узор на ковре, с раздражением посмотрел в окно на Темзу, по которой суетливо сновали буксирные пароходы и плыли против течения длинные ряды угольных баржей, с шумом бороздя воду. Потом пошел к Джиллу.

— Когда я смогу приступить к делу?

Джилл даже подскочил, так отрывисто был задан вопрос.

— Вы меня просто поражаете, мой милый доктор. Я дал вам столько папок, что вам хватит на месяц. — Он посмотрел на часы. — Пойдемте. Пора завтракать.