Цитадель души моей

Урсула недобро посмотрела вслед сбежавшему магистру, потом снова вцепилась взглядом в меня.

— Так значит, ты теперь этим делом займешься? Ну, добро. Корова прошла, лепешку обронила — и то добро. Когда искать пойдешь?

— Что искать? Лепешку?

Женщина моего юмора не оценила — глянула на меня со злым раздражением, нахмурилась:

— Ты совсем дурной, я посмотрю. Христос с тобой, какую лепешку? Марту мою и Петера, окаянного, разумеется. Надо ж их отпеть, как полагается, дабы души их успокоились. А то они кажную ночь ко мне приходят. Стоят у постели, смотрят с укоризною.

— Души?

— Вестимо, души. Они ж у нас не абы какие, а христианские. Мамаша моя язычницей осталась, уж как я её не упрашивала креститься. А теперь вот поздно уже и гореть ей в аду за упрямство свое, — с трудом сдерживаемая злость и даже злорадство сквозили за этими словами — похоже, старуха и в самом деле не отличалась кротостью и благообразием.

Впрочем, дочь тоже не вызывала особого умиления.

— Хорошо, — я вздохнул, — расскажите мне, пожалуйста, как всё случилось-то?

— Че зря воздух беспокоить? — проворчала Урсула, — сто раз уж рассказывала… ну, что… шестого… седьмого дня уже Марта к мамаше моей отправилась, снеди ей отнести, ну и проведать, значит. Не померла ль еще та. Она кажную неделю так ходила.

— Одна?! — перебил я её.

— Вестимо, одна, — пожала плечами Урсула, — порой Петер её провожал, но всегда ж оно не выходит — Петер у меня мужик работящий, занятой. В ночь обычно возвращалась, но тогда не вернулась. Когда и шестого дня утром не вернулась, Петер за ней сам идти вызвался — забеспокоился, хотя она порой и до второго вечера оставалась — видать, почуяло чего сердце. Я-то уж еще с прежнего дня места себе не находила, а в ночь явилась мне Марта вся в белом, лицом бледная и спокойная. Подошла она к моему ложу, встала у изголовья и молчит. Я уж…

— Э… — сказал я, — так что, Петер, пошёл за ней?

— Так я ж сказала, что пошёл! Не глухой, нет? Пошел, а вдругочас вернулся в ужасе — всё, говорит, в крови, мать мертва и вся погрызена, а Марты нет ни следа. Мы — к егерям. А что егеря! Пошел с нами один — малой, тощий, что телок новорожденный — так же на ногах плохо стоит и мычать едва умеет. Как он покусы на шее моей мамаши увидал, чуть в обморок не грянулся и тут же обратно ускакал, как мы его не удерживали. Вот и все ваши егеря. Мать-то мы обмыли, похоронили за оградой, хоть толку от того ей и нету — могли б и в лесу оставить зверям на съедение — все одно душа погибшая. В город вернулись, а Петер не утерпел — вечером пошел сам Марту искать — любил он её, как родную.

— Так она ему не родная?

— Что с того?! Она ему ближе, чем родная была. Видел бы ты, какие он ей платья дарил — все деньги заработанные порой спускал, хоть и доставалось ему от меня за это. Вот и сгинул за любовь свою. Так что найти их надо, отпеть и похоронить. И поспеши. Скоро уж девять дней будет, а они все неупокоенными остаются. Уж я и к лейтенанту твоему, и в магистрат сколько раз ходила, и даже на хутор несколько раз: думала, Господь мне знак даст, где тела искать — но тщетно.

— То есть как — на хутор? — я насторожился, — с кем ходили?

— Да одна же! — Урсула всплеснула руками, — еще буду я у кого разрешения спрашивать, чтобы свой же собственный дом посетить?

— А верги?

— Господь меня оборонит! — Урсула приложила правую руку к груди и торжественно подняла голову с таким видом, словно надеялась сквозь трещины давно не чиненого потолка разглядеть лик своего бога.

— Ваших родных он что-то не оборонил, — желчно заметил я. И тут же пожалел об этом — в глазах Урсулы засверкали молнии, лицо заострилось и приобрело совсем уж хищные черты.

— Сказано: усомнишься — погибнешь! Бог им судия, Марте и Петеру, но в вере они слабы были. Знаю я, неспроста им сии испытания ниспослал Господь, но не справились они!

Усомнились и погибли! Как и ты погибнешь!

Речь её, бывшая доселе простовато-деревенской, вдруг стала четкой и чистой.

— У меня своя вера, — быстро сказал я, пытаясь остановить разошедшуюся фанатичку.

Против моего ожидания, получилось — Урсула вздохнула, опустила голову.

— Но сказано также — не мечите бисер перед свиньями. Так и я не стану. Но когда же ты пойдешь искать их?

Я хотел было сказать, что тел могло и не остаться совсем — кости верги зачастую разгрызают на мелкие кусочки, мясо все съедают, разве что внутренностями брезгуют, но и те растаскивают в стороны — а мелкая живность их быстро подъедает вчистую.

Интересно, горсть-другая осколков костей успокоит эту фанатичку? Вряд ли. Поэтому упоминать о такой возможности я не стал.

— Сегодня и пойду, — сообщил я, продвигаясь к дверям, — вот только еще сведения кой-какие соберу, и пойду. Вот прямо сейчас.

Урсула отлично видела, что я собираюсь выйти, но пошевелиться и не подумала — так и стояла в дверях, следя за мной недобрым взглядом. Поэтому мне пришлось, задержав дыхание, протиснуться мимо неё. Она так и не шелохнулась. Только когда я, выйдя из комнаты, уже шёл по коридору, крикнула мне вслед:

— До завтрашнего вечера тебе сроку найти их!