Цитадель Гипонерос

Тонкости человеческого сознания не вполне укладывались в логику великого инквизитора — в частности, скачок между независимым существом и возникающей как по волшебству карикатурой на него. Люди переходили от гордыни к покорности с обезоруживающей непоследовательностью. Они были хозяевами вселенной, творцами, но при этом являли раболепие, не свойственное даже их собственным животным. Отрезанные от своей истинной силы, они были готовы на любые низости, чтобы утолить жажду обладания и господства. Сам Ксафокс не мог напрямую сражаться с коралловыми змеями, потому что (еще одно важное различие между Гипонеросом и человечеством) на животное царство скаиты никак не могли повлиять, но ему потребовалось всего лишь поманить приманкой наживы этих ноухенландских укротителей, чтобы завлечь их на Эфрен. Он пустил в ход людей, чтобы нейтрализовать других людей, и ловкость, с которой он использовал человеческие противоречия, вызывала в мозговых имплантатах скаита устойчивое возбуждение, которое можно было бы трактовать как «ликование» (эту новую иррациональную склонность радоваться несчастьям других, возможно, следовало объяснять незначительным присутствием с недавних пор человека на Гипонеросе: вероятность колеблется от 10,02 до 10,04 %).

Ксафокс поднял и опустил руку — с утрированной торжественностью, чтобы укрепить свой авторитет среди укротителей.

Ведомые запахами, которые разносили ветра высот, подстрекаемыми улюлюканьем своих хозяев, серпентеры с силой забили крыльями, сорвались с набережной и направились к трубам огромного оргáна.

*

Оники, лежавшую на матрасе из лишайника, встревожили пронзительные крики. Она не задремала, как случалось порой после лазанья по органным трубам, но всецело отдалась мыслям и потеряла всякую связь с реальностью. Лучи Ксати Му и Тау Ксир проникали через входную галерею и бросали на неровные стены гнезда рассеянный сиреневый свет.

Чем больше походило времени, тем цепче в нее врастали воспоминания о таинственном юноше, который появился в ее келье тутталки и сделал ее и женщиной, и матерью. Иногда она чувствовала его присутствие особенно остро — до ощущения его дыхания на своей шее, на груди, на животе. В глубине души она была уверена, что он ее не забыл, хоть временами ее терзали жестокие приступы отчаяния, на два-три дня приковывавшие ее к матрасу.

Вся насторожившись, Оники выпрямилась. Помимо криков, от которых стыла кровь, она ощутила беспокоящую тряску. Веточки и пух лишайника вокруг нее затрепетали.

Ее сердце сжал страх. Она проскользнула в дыру, отделявшую ее каморку от клетушки Тау Фраима. Маленькая комнатка была пуста; однако она не слышала, чтобы он выходил. Коралловый щит вибрировал все сильнее и сильнее, как будто собирался вот-вот рухнуть. Непрерывный рокот смешивался с визгом и приглушенными ударами, доносившимися сразу со множества сторон.

Обезумев от тревоги, Оники быстро натянула платьишко из веточек и на четвереньках поползла в узкую галерею, которая вела на крышу щита. Она царапала руки и ноги о выступы, и приходилось сверх обычного следить, чтобы в тело не вонзались поломанные ветки. Она предугадывала, что весь переполох был делом рук врагов ее принца — тех людей в белых масках, тех существ с лицами, скрытыми под большими капюшонами, которые оккупировали Пзалион. Два года назад она видела, как они перебили изгоев острова. Крутящиеся металлические диски били струями с их вытянутых рук и сносили головы ее бывшим товарищам, изгнанным сюда законом или из-за слабоумия. К берегу текли настоящие реки крови, и там черный песок их поглощал. Испуганная и парализованная судорогой, Оники долго провисела на выступе пилона. От вида мертвых тел, обезглавленных и сваленных друг на друга, ее затошнило; губы не смогли сдержать выплеснувшуюся желчь, и она стекала по подбородку. Потом люди в белых масках долго бомбардировали зловещую кучу искрящимися зелеными лучами, пока не осталась только куча пепла, которую развеял ветер.

Она забралась на крышу щита и сразу же принялась искать глазами привычную маленькую фигурку Тау Фраима, но у нее ушло несколько секунд, чтобы разглядеть хоть что-то в сиреневом тумане, который встал вокруг нее, скрывая синий и красный круги Ксати Му и Тау Ксир. Она еле различала во взвеси частиц сплетающиеся, стремительные движущиеся очертания.

— Тау Фраим!