Цитадель один

— Не лучше выглядели и лошади, и верблюды. Их кровь не пили, но с едой и у них все было не в порядке. Для нилотов скот — это капитал. Бессмысленно было предлагать им зарезать излишки скота и питаться мясом, это равнозначно предложению нам обогреваться, сжигая на костре бумажные деньги. А хозяева выглядели не лучше, чем скот. Голод был их обычным спутником, ежегодно сотни людей умирали от болезней, вызванных недоеданием, а рядом с умирающими мычали и блеяли сотни коров и коз. Жизнь людей, подчиненных служению скоту, была невыносимой. Дети-пастухи, забитые, запуганные, изможденные непосильной работой. Женщины, на плечи которых легли все заботы, включая строительство хижин из сушеного навоза. Вообрази только, сколько его нужно для строительства селения. Немногочисленные старейшины, озабоченные только одной проблемой: как бы успеть сделать достаточное количество детей, чтобы племя не вымерло. И молодые воины, не занимающиеся ничем, кроме краж скота у соседей и вооруженных стычек. Так было еще десять лет назад, пока я все не изменил.

— Как?

— Я подключил к этому делу всех жуков, прилетевших к нам. Были задействованы все легкие летательные аппараты. Мы уничтожили все стада, и не просто уничтожили, а начисто их сожгли. Пепел послужил хорошим удобрением для земли. Номадам, оставшимся без скота, мы предложили умереть от голода или делать так, как мы приказываем.

— Узнаю обычную Вашу манеру.

— А ты слушай дальше. Мы не предложили ничего плохого. Наше предложение было таким: мы перевозим всех бывших кочевников в места, благоприятные для земледелия, снабжаем необходимыми орудиями труда и семенами, обеспечиваем учителей и агрономов и кормим всех до первого урожая. Были и те, кто объявили о том, что они готовы умереть, но не подчиниться. Вожди и шаманы, для которых война была источником существования, воины, которым нужно было демонстрировать свою доблесть и самые старые старейшины, которых уже не пугала смерть, лишь бы традиции не нарушались. Почти все они, в конечном итоге, согласились на наше предложение, когда поняли, что иначе они умрут на самом деле. Детей мы отдали в школы, чтобы избавить их от работ. Женщин на все не хватало, и вчерашние воины-бездельники вынуждены были заняться делом. Сейчас эти люди живут намного лучше, чем раньше, а маленьким детям как страшные сказки рассказывают истории «о временах, когда племя кочевало по пустыне». И Сахара начала отступать! Каждый год несколько сотен метров полупустыни превращаются в саванну, а пустыни — в полупустыню. Я считаю это — лучшим делом в своей жизни. Проект Цитаделей я разрабатывал не один, нас было достаточно много, а перевод кочевников к оседлой жизни был целиком моим, от плана до реализации, и я горжусь им больше всего.

— Опять красивая картинка. А как насчет тех, предпочел погибнуть от голода. Их не жалко?

— Жалко. А тебе не жалко раскольников, которые шли на самосожжение, лишь бы им не мешали жить так, как они считали правильным? Мне раскольников жаль не меньше. Но что можно сделать с фанатиками? Подумай сначала о тех, кто вовремя был спасен после перехода к нормальной жизни. Врачи работали не покладая рук, лекарства уходили мешками. Знаешь сколько существует болезней, вызванных нехваткой витаминов и полезных веществ? У них были чуть ли не все из них. Я не позволил этим людям жить так, как привыкли. Я заставил их жить так, как считал нужным, и вот он результат — сотни жизней спасены, и пустыня отступает. Нельзя позволять людям, стоящим на низкой ступени развития, самим выбирать путь развития — они не готовы к этому. Они уже не живут инстинктами, как животные, но еще не живут разумом. Бессмысленные, с точки зрения любого разумного человека, обычаи и традиции держат их в тисках. Самые прочные оковы те, в которые ты заковываешь себя самостоятельно. Чтобы их разбить, нужен кто-то со стороны. Этим-то мы и занимаемся целенаправленно вот уже почти десяток лет.

— И много еще у вас таких свершений? — я старался быть как можно ироничнее, но он не обращал на это внимания.

— Да, много. Просто я после нилотов ничем подобным не занимался. Но если тебе интересно, могу рассказать о том, что сделали другие.

— Мне, действительно, интересно.