Цитадель "Вихрь"

“Передаю”, — набирает АН-322, а затем, набрав приказ от лица директора, копирует его, направляет на горячую линию оборонного центра и отключает связь. Никак не дадут поработать в личном вакууме.

* * *

Под ногами хрустит и искрится первый новогодний снежок. В гермосапогах по такому ходить безопасно, но ноги мерзнут за первые же пять минут и отказываются двигаться быстрее. Впрочем, как и руки, и все тело: даже специальная резина, как бы ни была плотна и хороша для биологической безопасности, нисколько не спасает от холода. Единственное, что грело ровно до этого момента — раскаленные часы в нагрудном кармане, но вскоре и это жгучее покалывание вдруг прекращается.

— Ты чего? — оборачивается Мелисса, такая забавная в огромном, не по размеру, гермокостюме.

— Сейчас, — отмахивается Ветер, замерзшими пальцами в неуклюжей перчатке пытаясь расстегнуть верхнюю молнию. — Идите, я догоню.

Слева услужливо подсвечивает трескающаяся Грань, но старшему наставнику сейчас не до роботов-герметизаторов: от маленькой трещины уже ничего не случится, стоит только вспомнить, какие огромные разрывы прячутся по направлению юго-востока. Ветер достает часы, которые уронила Тиша еще в общем зале, и, щурясь, вглядывается в циферблат. Только что часы вели себя максимально странно, и он не ошибся в том, что они отсчитывают катастрофы, вот только сейчас снова погасли, и единственное, что он успел запомнить — что довольно долго горела цифра 4.

Так некстати снова вспоминается Тишка и случай в общем зале. Ветер сразу понял: вряд ли у нее так сильно закружилась голова после танца, что прямо посреди зала ей стало плохо и пошла кровь носом. Здесь наверняка что-то со здоровьем, вот только что? Все справки, которые она предоставила — идеальны, придраться не к чему. Достаточно хорошая физическая подготовка, выносливость, сила — все как надо. Только эти приступы непонятно откуда: то на тренировке ни с того ни с сего пойдет кровь, то недавний случай с болью неизвестного происхождения, о которой рассказал Север, из-за которого они за один раз использовали полный шприц концентрированного анальгетика. И вот теперь — внезапная слабость после совсем недолгой физической активности. Не будь подобных жалоб и случаев раньше, он бы подумал, что у нее плохо с вестибулярным аппаратом, но…

Ветер догадывается, что это за симптомы, и с каждым разом прогонять настойчивую мысль становится все труднее: она слишком достоверна, чтобы не быть правдой. Слишком неоспоримы доказательства. А еще возраст Тиши и ее рассказ: про ремиссию информация наверняка не совсем точная. Либо девочка сама не знает, либо скрывает намеренно. Но зачем? Неужели не понимает, что здоровье, особенно теперь — это не шутки? Без должного лечения наступит возможный рецидив — конечно, если это то, о чем думают Ветер и Мелисса, — и тогда неделей в лазарете ей не отделаться.

Об этом они еще успеют поговорить. А сейчас — Грань: рядом с ней часы ведут себя странно, как будто механизм успокаивается, только если у него есть такая способность. Все наставники, знакомые с нейрофизиологией и биотехнологиями, отрицают возможность того, что Грань и эти странные часы запрограммированы на одного и того же человека — как минимум потому, что Грань не может быть настроена на одного сотрудника, какими бы полномочиями он не обладал, в одиночку за ней не уследить.

Неожиданно за спиной раздается хруст снега. В полной тишине он слышится неестественно громким. Ветер, одной рукой пряча механизм, другой срывает с пояса оружие и направляет его в темноту, но кроме золотистых искр на Грани, вокруг ничего не видно. Определить на слух, где именно хрустит снег, невозможно: шаги слышно с трех сторон. Освободившейся рукой Ветер нашаривает кнопку карманной рации: связной браслет слишком далеко, под тремя слоями одежды.

— Фауст, прием. В тридцати метрах вооруженный отряд.

— Что, здесь? — сквозь шумы и помехи пробивается голос напарника.

— За Гранью, — Ветер выключает фонарь, и в темноте за прозрачной стеной становится различимым неясное движение. — Вернитесь назад. Маякните второму и третьему, боюсь, нас одних недостаточно.

— Понял, связь кончаю, — торопливо отзывается Фауст. Рация трещит и снова замолкает. Сорвав предохранитель с пистолета, Ветер медленно отступает, пока не упирается спиной в шершавый ствол. Грань невыгодно светит ему прямо в лицо.

Из-за нее глухо, словно из-под воды, доносятся неразборчивые голоса, а потом снежное безмолвие разрывает первый выстрел.

Мысль 17

Пуля щелкает в ствол совсем рядом: Ветер видит, как от влажной черной коры разлетаются щепки. Собственные заряды надо бы поберечь: в магазине всего пятнадцать патронов, не так много, чтобы расстреливать их налево и направо. Прижавшись спиной к дереву, он щурится в темноту, целится, подняв оружие — щелчок. Отдача. Мимо.

Где же Фауст? Не могли они так далеко уйти!