Цитатник бегемота

У Ивана оставалось еще немало вопросов, и он собирался задавать и задавать их, пока не получит ответов, но внезапно пол под ногами дрогнул. Завыло, поднимаясь, пламя; огонь теперь, казалось, был везде. Иван оглянулся и увидел, как стена, на которой был изображен дракон, стала раскалываться: прямо из нее перло что-то невероятно большое. Он посмотрел на короля. Тот нахмурился и поднял свой меч.

– Торопись! – крикнул Артур. – Возвращайся в свой мир!..

– Как?! – в панике заорал Иван. – А как же этот меч?! Талисман-то как?!.

– Он должен пока быть у тебя! – донеслось до Ивана из-за стены огня. – Но не отдавай его никому, кроме святого Георгия, иначе равновесие в мире будет нарушено!.. Помни об этом! Никому! Береги клинок! До встречи!..

– Какой встречи?! Когда?!. – заорал, надсаживаясь, Иван, сжимая меч с ножнами в руках.

– Скорее! – кричал Артур, но теперь его почти не было слышно за диким шумом. – Дракон просыпается!..

– Что…

Но было уже поздно. Все три грифона разом дохнули на Ивана страшным пламенем, и он закружился в огненном вихре; и опять не было ни верха, ни низа, ни тела, ни души – все пожрал беспощадный яростный огонь.

Иван становился гигантом и превращался в карлика; он вмерз в глыбу льда, сгнил в земле, растворился в воде, а его сожженный прах был развеян по ветру среди дальних звезд над мирами, империями и временами – не осталось ни пепла, ни воспоминаний о пепле. Прах был отторгнут от праха – звезды отвернулись от него; Так не могло быть, и так не случилось.

Время с грохотом обрушилось на пространство, и все стало на свои места.

…Он шагал среди звезд, которые теперь снова были близко: мириады пылинок объединялись в сообщества, становясь единой мощью, исполинским кулаком, грозящим бездорожью, а потом снова становились пеплом, и его сапоги оставляли на нем глубокие следы.

Мановение руки – и дорога в небеса становилась явью; погода в любой точке пространства не имела значения, но все же он любил осыпающиеся с февральских деревьев крошечные мирки, искрящиеся во тьме. В одной из галактик земля разрослась до неимоверной величины: она была повсюду, хоть и с маленькой буквы; солнце заливало ее, опаляло и обжигало нещадно; и было слишком жарко.

Пахло нагретым металлом, оружейной смазкой, потом, портянками, кислым дымком, свежеразрытой землей, копотью, страхом и весельем; заиндевевшие человеческие скелеты странно меняли свой вид – они то одевались в плоть, обрастая красным мясом, желтой кожей и пропыленной тканью, то снова белые косточки темнели, горели, омывались бесконечными дождями, совсем никому не нужные. Они менялись местами, играли в разные игры, в чехарду в основном, прыгали, скакали, переходили с места на место и вели себя неспокойно. Зачем к Ивану подошли волосатые люди со своими разноцветными свитами, он не совсем понял; он не любил их, не хотел иметь с ними никаких дел, но земля была родная ему, и он горевал. Перед ним проходили, сменяя друг друга, миллионы людей: это были и скелеты, и совсем, казалось, живые, они ковыляли друг за другом, держась за руки, как близкие родственники во время похоронного танца, – и это Иван помнил хорошо…

Он отогнал всех – он знал, что нельзя им ничего отдавать: у них не было того имени, которое было нужно ему. Но вот возникло это имя. Иван боролся с собою: у него было две клятвы, и сейчас одна исключала другую. Он не знал, что ему делать, он никогда не нарушал клятв; он чувствовал, что вот-вот разорвется пополам; но, когда он увидел перед собою одного из тех, кому он поклялся, то он понял, что надо делать. Выполнив одну клятву, он забыл о другой, поправил капитанский погон и четко взял под козырек. Земля потемнела, и скелеты перестали суетиться, быстро рассчитавшись по порядку номеров. Вселенная несогласно дрогнула и тихонько начала разваливаться на маленькие кусочки.., но Иван был уже совсем в другом месте…

Эпилог

– Н-да, – произнес Сергиенко после очень долгой паузы.

– А дальше-то что было?..

Лежащий на койке в госпитальной палате Иван хотел было пожать плечами, но бинты помешали ему сделать это.

– А ничего не было, – сказал он.

– То есть как – ничего?..

– А вот так. Завертело меня, понесло куда-то, пошел совсем уж полный бред – и я очнулся тут.

Сергиенко внимательно посмотрел на Ивана.

– И что же ты сам думаешь по этому поводу?

Иван невесело усмехнулся.

– Что я думаю… Ничего я не думаю. Вы хотите знать, бред это был или какие-то проблески реальности все же имели место?

– Конечно, – кивнул Сергиенко.

– Хорошо, – удовлетворенно произнес Иван. – Давайте разбираться вместе, поскольку вы первый человек, с которым я разговариваю после того, как очнулся… Какое сейчас число?

Сергиенко усмехнулся.

– Шестое декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, – сказал он. – От Рождества Христова…

– Эге, – сказал Иван, – а почему шестое декабря?

Катастрофа произошла двадцать третьего ноября…

– Два дня тебя вообще не было, – сказал Сергиенко, – и полных двенадцать дней ты лежал без сознания…

Иван посчитал в уме.

– Ладно, – сказал он. – Еще вопрос… Откуда у вас шрам на щеке?